Двойное золотое дно
Шрифт:
Когда я в третий раз пересказала свою эпопею, Ельчанинов надолго задумался, машинально пережевывая содержимое тарелки.
— Да, положеньице... Скорее всего, ты права. Убийство действительно заказное. Особенно если учесть, что на Сталинке творится... — задумался Ельчанинов.
— Что? — мгновенно подобралась я, охваченная охотничьим азартом.
— Этого тебе знать не нужно! — твердо заявил Илья. — Давай-ка я тебе охрану выделю. Не думаю, конечно, что такое повторится, но...
— Ты мне зубы не заговаривай! Никакой охраны мне не нужно.
— Ксюша...
— Что Ксюша?! Тыкать в меня пистолетом и находить трупы — это пожалуйста, это сколько угодно! А как дело до дела! Так нет! Женщине знать не нужно! Опасно!
— Ну, Ксюша... — в его голосе звучал укор, но мне было уже все равно.
— Что, Ксюша? Хоть ты мне можешь сказать, что за чертовы бумаги все ищут! Что выпускает этот треклятый завод! Я чувствую, ты знаешь!
— Про бумаги — нет. Не знаю. А выпускает завод бытовую химию.
— Ха-ха-ха!
— И не только. Еще они выпускают... — дальше Илья произнес такое длинное слово (или несколько слов), что нужно быть по меньшей мере Нобелевским лауреатом по химии, для того чтобы его только выговорить. А уж чтобы понять...
— Это гексоген, что ли?! — обалдело уставилась я на него.
— Почему гексоген?
– удивился Илья.
— А что ж это за... дрянь такая, что в городе о ней никто ничего не знает?
— Ксюша, это компонент, без которого невозможно изготовить пластмассу для... ну, например, для коробки телевизора, — развел руками Ельчанинов. — А ты уж сразу...
— Ну, конечно! Если все так безобидно, почему такая секретность? — откровенно начала я «наезжать».
— Ну-у, есть и другие области применения... — вяло и туманно проговорил Илья.
— И наверняка в военной сфере! — предположила я.
Несколько секунд его глаза буравили мои.
— Тебе никто не говорил, что ты уж очень умная? Даже слишком умная, особенно для уборщицы, — тихо спросил мой гость. — Ксень, не лезь сюда. Это смертельно опасно. За этим стоят такие деньги...
— Ты как Поливанова говоришь. Не лезь... Я давно никуда не лезу... Все вышло из-под контроля. Теперь я сама не чаю, как из всего этого выбраться.
Настроение у меня было хреновое, и слезы снова подступили к глазам. Но я задрала голову вверх, загнала их обратно, потом посмотрела на Ельчанинова.
Ни слова не говоря, Илья поднялся и обнял меня. Крепко-крепко...
Нет-нет-нет. Не сейчас... Мне нужно разобраться. Мне необходимо понять...
Да, что же у меня за дурацкая натура?
— Илья, а кто этот Седой?
— Точно не знаю, наверное, бывший тесть Щербинина. А женщина — его первая жена. Не могу сказать со стопроцентной уверенностью... Но думаю, только он мог так себя вести на щербининской даче, — нехотя ответил Елъчанинов, отпуская меня.
Об этом я и сама догадалась, но делиться своими мыслями не стала.
— И кто он?
— Борисов Николай Павлович. Он был директором Сталинки до Щербинина. Потом перевелся в Москву, в министерство, на повышение. Возможно, он курирует Сталинку и сейчас. Больше я ничего не знаю.
«Так я тебе и поверила», — подумала я.
— А что ему от тебя нужно и откуда он знает, что мы знакомы?
— Наверное, за тобой присматривали.
— Как это? — не поняла я.
— Следили, — пожал плечами Ельчанинов.
— Я ничего не замечала, — задумалась я. — Наверное, ты прав. Но почему он так интересовался тобой?
— Ксеня, я не знаю.
И снова я ему не поверила. Не поверила, и все. Ксюшенька, — проговорил Илья таким голосом...
И я испугалась...
Сейчас он скажет что-нибудь совершенно неуместно сентиментальное, берущее за душу, приятно ласкающее нервы... Нет, только не это.
Мне. стало так неловко, словно меня уличили в чем-то постыдном, в каком-то мерзком поступке... Я ничего не хочу слышать... Я ничего не хочу знать наверняка... Не хочу...
Я отвернулась и тихо попросила:
Илья, у меня сегодня был отвратительный день... Иди домой.
Хорошо, — покорно и печально согласился он. В пятницу я решила посетить работодательницу.
Ирочка скучала в кабинете, тоскливо разглядывала грязные разводы на давно не мытом окне и бесконечно курила. Находиться в помещении, где, как говорится, хоть топор вешай — такое подобие в нем воздуха, я не могла и вытащила одноклассницу в близлежащее кафе.
— Андреевна, ты почему не звонишь, неужели ничего новенького не узнала? — накинулась я на приятельницу, как только нам принесли кофе.
— Звонила, — огрызнулась Поливанова. — Только легче на Луну слетать, чем тебя дома застать.
— Ага. Звонила. Значит, новая информация появилась,— потерла я ручки. — Слушаю!
— Да ничего такого сенсационного, — пожала плечами Ирка. — Мой источник раскололся, сказал, что Щербинина убили из револьвера.
— Револьвера... — эхом повторила я. — Прямо Дикий Запад какой-то.
— Вот-вот. Ничем нам это не поможет, — взгрустнула моя подружка. — А у тебя как дела?
— Ой, Иринка, не спрашивай! Ты знаешь, кто такой Николай Павлович Борисов? — Ответ я знала, но решила проверить правдивость слов Ельчанинова.
— Был директором Сталинки до Щербинина, — безразлично пожала плечами Ирина Андреевна.
— А еще? — пытала я подругу. Возможно, она раскопает в недрах своей памяти какие-нибудь интересные сведения.
— Слушай, Ксенька! Он уже лет десять как в Москву перебрался. Ты помнишь, сколько нам лет было тогда?
— Двадцать три. — К чему она дслонит, я не поняла, но на всякий случай вздохнула. Эх, молодость-молодость... — Однако мы и сейчас ничего!
— Не в этом дело! — недовольно поморщилась Поливанова. — У нас с тобой были в то время совсем другие интересы. И сплетни о каком-то там важном дядьке нисколечко не волновали.