Двойной без сахара
Шрифт:
— Лиззи мне это сказала. Не надо продолжать. Меня это не интересует. Я уверена, она и тебе сказала, что я была настолько пьяна, что утром ничего не помнила, и мне тоже стало интересно… Ведь раз уже случилось, то чего там… Почему б не повторить. Прошу, хватит. Я хочу написать пейзаж. Мне надо работать.
Сильвия вцепилась в руль. Не давить же ее!
— А мне надо говорить. Именно с тобой, потому что ты поймешь!
Что я пойму? Зачем? Мне ничего не надо понимать, кроме того, что Лиззи тебя любит. Хотя за что тебя любить? Наверное, за то, что ты на нее совершенно непохожа. Что же вы нашли друг в друге? Что?!
— Лана, после ее поцелуев, я не могла целоваться с мужем! Сколько бы тот ни брился, его кожа не была, как у нее. А руки… О, боже правый, он никогда не находил того, что искал… С каждым разом мне становилось
Сильвия вырвала у меня велосипед, хотя я и не думала уезжать. Лес превратился в исповедальню, и раз назвался груздем…
— Я слушаю. Продолжай! — зачем-то начала оправдываться я.
— Потом Элизабет стала говорить про развод. И я испугалась. Нет, нет, нет, — Сильвия закрутила головой, как пропеллером. — Это было просто запретное удовольствие, но семья оставалась семьей. Я давала клятву, и я… Я же не изменяла с мужчиной. Это не была измена. И это… О, как же я испугалась, что она расскажет брату, что я такая же, как она, прокаженная. Но я не такая. Мне не нравятся женщины. Это только она и только потому, что у меня не получается с мужем. И тогда, чтобы он не дай бог не прогнал меня, я заговорила с ним о ребенке. Он отнекивался. Говорил, что нам рано. Кто рожает в двадцать лет! И ему некогда — бизнес, разъезды… Сумасшедшая, говорил он, это не Италия, здесь можно жить вместе и не рожать, и никто не спросит, почему нет детей. Но я смогла применить женские хитрости и забеременеть без его желания. Я сообщила Элизабет первой. Мне надо было поделиться с кем-то радостью. Я действительно обрадовалась — я поняла, что я нормальная женщина. Я только боялась, что Эдди потребует сделать аборт, потому что рано. Но он потребовал другое. Сказать, изменила ли я ему с его сестрой. Изменила? Изменяют ведь только с мужчинами, а тут… Я ответила, что нет, сообщила о ребенке, а он начал орать. Говорил, что его сестра не может ему врать. Я сказала — пусть она повторит это мне в лицо. Я была уверена, что Элизабет обратит все в шутку, но она стояла против него, как стоят мужчины, и я была уверена, что они подерутся. На этом наши отношения закончились. И с ней, и с ее братом. Он мне не поверил, когда я сказала, что между мной и его сестрой ничего не было. Я ждала рождения ребенка, как чуда. И Эдвард действительно смягчился. Он несся с работы к сыну и даже вновь начал целовать меня. Потом родилась дочь… Я делала все, чтобы он не знал, что мне с ним плохо. Я закрывала глаза и думала о Лиззи. Я пыталась быть хорошей женой, пыталась… Но долго обманывать мужа не смогла. Он сказал, что найдет секс на стороне и не будет больше меня мучить. Он даже говорил — езжай в Калифорнию, раз тебе это надо. Но я кричала ему, что все не так… Я нормальная, я не такая, как его сестра! И мне не нужен другой мужчина. Я не изменила ему ни разу. Я жила его детьми. Я умоляла мужа не уходить из общей кровати, чтобы дети не знали про наш разлад. И он согласился, и это было нашей самой большой ошибкой. Мы пытались не замечать друг друга, ведь спали под разными одеялами и в пижамах, но порой мой муж срывался и, как зверь, накидывался на меня, вымещая злобу за сестру. Я чувствовала себя шлюхой из дешевого борделя и потом плакала до утра, пока он спокойно спал. Но на следующий день Эдди обязательно возвращался с подарком и цветами, обещая больше никогда этого не делать. Отцом он был замечательным, здесь мне упрекнуть его не в чем. И мужем был бы тоже хорошим, если бы я смогла быть ему по-настоящему женой.
Сильвия замолчала. Исповедь закончена? Мне ее пожалеть? Не буду.
— Мне действительно надо рисовать, — повторила я, как заклинание. — Возвращайся. Здесь довольно далеко пешком.
Да, вой бита не услышишь… Но я не стала мучить итальянку ирландскими фразеологизмами! Поднялся ветер, и я дрожала от холода и близости сеньоры Брукнзлл.
— Я не договорила, — она сильнее вцепилась в велосипед, и я порадовалась, что это не мои плечи. — Но однажды наш секс закончился страшно. Эдвард чуть не задушил меня. Три дня я не снимала с шеи шарф. Он испугался не на шутку своей злости и сказал, чтобы я уезжала. Немедленно. Говорил, скажи, что мать болеет. Ври что хочешь, только уезжай… На месяц, два, три, год… Пока он не поймет, что успокоился. Я попросила взять с собой дочь. Его родителям мы сказали, что нашли ей хорошую школу, потому что Джулия увлеклась тогда искусством. Через три месяца Эдди прилетел к нам на пару часов. Мы встретились в ресторане, и это быстро вошло в привычку. Он не позволял нам возвращаться. Иногда брал дочь на пару дней в путешествия. Иногда привозил ко мне сына. Я спрашивала его, что мне делать дальше? Муж отвечал — что хочешь, только подальше от меня. Предлагал завести любовника или любовницу, как мне удобнее. В деньгах он меня не ограничивал. Но ты не поверишь, конечно, однако все эти годы в моей постели не было никого. Я все ждала, что муж ко мне вернется. Дети выросли, но нам-то умирать рано. Понимаешь? Я хотела семью.
— Не понимаю. Твои дети взрослые, они бы поняли, если бы ты приехала к Лиззи. Почему только сейчас?
— Потому что она сестра моего мужа, как ты не понимаешь?! Я ударила его слишком сильно и не собиралась добивать! И ссорить Элизабет с матерью я тоже не хотела.
— Но поссорила…
— Да, я слишком долго берегла в этой семье мир, забыв о себе. Ты считаешь, что я не заслужила хоть толики счастья?
Сильвия отпустила велосипед, и я еле поймала его, не получив по коленкам. Свобода, да? Я теперь свободна от твоей грязи или надо еще покидать в меня гнилыми помидорами — странный способ вызвать жалость!
— Зачем ты мне все это рассказала?
— Чтобы ты не держала на нас с Лиззи зла. Ей больно и мне больно. Но сколько же мы можем мучить друг друга, угождая другим?
— Это ваше право. Мне пора.
— Я хочу, чтобы ты не повторяла моих ошибок…
Я вскочила на велосипед и что есть мочи закрутила педали. Не догонит. А вслед пусть кричит что хочет. Я не держу зла. Пусть будут счастливы. Пусть пляшут канкан на могиле брата и мужа. Я это не увижу. Я завтра уезжаю. Можно было бы и вечером, но Шон не советовал ездить ночью с незнакомыми водителями.
— Слушай, а как вызвать такси? — спросила я Падди. — Я даже в навигатор не сумела ввести адрес с этими вашими циферками…
— Во сколько тебе нужно? Я закажу.
— В одиннадцать утра.
Раньше я вряд ли уйду от Мойры, а лишнюю минуту в коттедже я проводить не хочу. Как подумаю, что снова увижу Сильвию, так трясти начинает.
— Падди, плесни мне виски.
Хотелось добавить «для храбрости», но я прикусила язык.
— Рано для виски, — отрезал он и слез со стула, но за стойку не вернулся. Остался нависать надо мной.
— В Ирландии никогда не рано для виски.
— В Ирландии пьяными за руль не садятся. Наша Гарда не знает пощады. Тем более, если это руль велосипеда.
— Я доеду или… Оставлю велосипед здесь. Шон заберет. Мне прогулка пойдет на пользу, понимаешь? Падди, не смотри на меня так! Я не собираюсь напиваться. Один шот, один… Тебе жалко?
— Мне жалко тебя, и потому я отказываю тебе в обслуживании. А велосипед действительно придется оставить. Если не заметила еще, пошел дождь…
Я обернулась к окну. Ну твою ж мать… Я когда его просила пойти? Ночью!
— Когда закончится, не знаешь? Через полчаса? — попыталась я пошутить.
— Я тебя отвезу, не переживай.
— Падди, ты не таксист…
— Но и ты не клиент, — оборвал он меня на полуслове. — Пошли!
Он протянул руку, будто не пожалел мне виски. Я иду ровно — кофе подействовал, я проснулась. И здесь нет ветра, меня не снесет! К тому же, на плече сумка. Пусть уже без холста, но мольберт весит порядочно. Хорошо, что не оставила его на ручке велосипеда — тот, бедняга, вымок до последней спицы!
Падди отогнал машину от стены, чтобы я могла сесть. Вел он много мягче Шона. Возможно, потому что его мысли, в отличие от приятеля, сосредотачивались в этот момент, на изгибах дороги, а не моего тела. Он молчал, и тишина заунывно шуршала щетками. Я буду вспоминать медвежонка с грустью — таких добрых людей встретишь не часто, и даже злость на его подыгрывание дружку прошла, не оставив следа. Мы даже обнялись на прощание, и я, с трудом вытащив с заднего сиденья мольберт, застрявший между детскими автокреслами, побежала в коттедж.