Двойной без сахара
Шрифт:
Я поджала губы и кивнула. Если бы ты, Шон, знал, что это значит для меня… Теперь все встало на свои места. Я, наверное, не хочу больше никаких подробностей, хотя уверена, что ты все равно расскажешь, как так получилось, что твой сын зовет отцом другого. Десять лет, бедный, ты держал все в себе. Десять лет…
Мы не говорили, наверное, больше часа. Только крепко держали друг друга за руки, не размыкая их даже в нескончаемых переходах метро, а потом в очереди в кассу Тауэра и внутри самой крепости, чтобы взглянуть на корону. Хотя не стоила английская корона такого столпотворения и потерянного часа. После
— Может, хочешь экскурсию? — Шон проводил взглядом группу туристов и протянул мне последнее печенье в упаковке, которую захватил с кухни. — Тебе расскажут, кто кого и где убил, кто у кого в каком году украл корону и много чего интересного из английской истории, — закончил он гнусавым голосом старого лектора. Пришлось толкнуть его в плечо. Ирландская гордость взыграла на фоне Лондонского моста! — Ну что, двух детей замуровать заживо — это нормально, да? Государь Ричард!
— У них скелеты, а у вас зато везде картошка, — попыталась я настроиться на ирландскую волну.
— Картошка и скелеты, — шептал Шон. — Из-за голода, в котором нам помогли англичане! А помощь мы дождались только от американских индейцев…
— Шон… Я уйду из крепости и сделаю вид, что с тобой не знакома!
Он схватил меня за обе руки, будто я действительно собралась уходить.
— Из очереди — пожалуйста, но от меня — нет. Ты слишком много обо мне знаешь, чтобы я отпустил тебя!
И он не отпустил, а потащил меня на рынок, где на улице на открытом огне готовились блюда со всего мира. Но Шон, конечно же, выбрал английскую палатку с пастушьими пирогами, на которые я после вчерашнего не могла смотреть без отвращения
— Вот я и не приглашаю тебя в паб. Англичане не умеют готовить, потому и женятся на ирландских хозяйках, — Шон сказал это почти без злобы. — Но эти пироги съедобные, не раз проверено на себе. Это наше тайное место с Джеймсом — Джордж никогда ему подобное не купит.
Пирог вместе с пюре упаковали в коробочки, и мы решили поесть на кораблике. Становилось безумно ветренно и про палубу можно было забыть… Нужно было забыть, но Шон сказал, что глупо сидеть внутри, когда плывешь по Темзе. И, покончив с едой, мы пошли на нос корабля, не найдя свободной скамьи. Небо с рекой сравнялись в сером цвете, ветер рвал куртки и чуть ли не вырывал из рук купленный на набережной стаканчик с жареным арахисом.
— Знаешь, почему в наших краях так холодно? — Шон сильнее закутал меня в свою ветровку. — Чтобы люди никогда не расставались — две куртки всегда лучше одной.
Моя пятерня переместилась ему на грудь. Риверданс отдыхал.
— Лана, в январе я езжу на день рождения Джеймса и летом на пару дней выбираюсь с ним куда-нибудь один на один. Но мы можем делать это втроем. Я бы мечтал делать это втроем. Лана, я…
— Шон… — я теперь припала к его груди ухом.
— Ты не сняла кольцо, — Шон вытянул мою руку из рукава своей куртки и сжал мои пальцы. — Значит, у меня есть шанс пригласить тебя взглянуть еще раз на витражи Кларка, но уже не в университетском худи, а в красивом белом платье. Брет ждет приглашение…
Я отстранилась, но руки не вырвала. Кольцо… Оно будто вросло в кожу. Я его не замечала, вот и не сняла. Или просто дело пока не дошло до красок…
— Шон, — Я попыталась серьезным тоном разрушить романтику и перекричать ветер. — Брет ждет твоего звонка.
— Подождет. Я вон как долго жду ответа и уже начинаю сомневаться в твоем знании английского. Лана, я… Я позвонил Падди и попросил приглядеть за Мойрой и собакой, пока я… Пока я буду пытаться произвести на тебя впечатление. Даже если ты не сядешь со мной рядом в самолете, я куплю билет на тот же рейс… И я позвоню…
— Шон, не произноси этого имени! Я не купила еще билет. И я греюсь в твоей куртке. Куда ты спешишь?
— Я спешу жить. Мне скоро тридцать четыре, а у меня до сих пор нет нормальной работы, нет жены, а моего сына воспитывает другой мужчина… Лана, я слишком многое пропустил в жизни. Я боюсь не успеть…
Шон поднес кольцо к губам.
— Шон, я не готова…
— Лана! — Он сжал мои пальцы до хруста. — Черт тебя дери! Я говорил, что не готов к ребенку, а потом стоял перед Карой на коленях, умоляя не отдавать моего сына другому, а она твердила одно: ты не готов, ты ни к чему не готов и никогда не будешь готов! Лана, год. Дай мне год доказать тебе, что со мной можно прожить всю жизнь и что я способен стать хорошим отцом. В следующем июле ты скажешь «да» или «нет». Дай мне этот год, и я прямо сейчас позвоню Флэнагану. Вот прямо с Гринвича, чтобы начать жизнь с нуля. Скажи мне «да»!
— Я собиралась…
Его глаза стали влажными от ветра, и я не смогла сказать про резюме и Лос-Анджелес.
— Я собиралась сказать это по-русски, но так чтобы ты понял — ща-с…
Я зажмурилась, и тут же почувствовала на веках его губы, а потом они, миновав мокрый нос, отыскали мои еще дрожащие после ответа губы. Кораблик чалился. Его качнуло, но Шон удержал меня у груди. Мое сердце раньше меня научилось отбивать чечетку.
Мы сошли на берег и укрылись от ветра в чайном клипере «Катти Сарк», чтобы согреться в кафе горячим чаем. Шон достал телефон и действительно позвонил Брету.
— Слушай, Флэнаган, проверь, есть ли что-то на арт-факультете для Ланы. Может, тьюторское? Или в школе какой-то, у нее опыт работы с детьми. Не так важно, даже волонтерская позиция подойдет. Ага, ты верно догадался. Это мое условие, так что подсуетитесь там, мои дорогие коллеги…
— Шон, что это было? — выдохнула я, когда он опустил телефон рядом с полупустой чашкой.
— Ты сказала, что если бы тебе предложили работу, ты бы, не задумываясь, подписала контракт. У меня хорошая память, — Шон поднес чашку к губам и улыбнулся.
— Я уже сказала тебе «да», зачем ты это делаешь…
— Фирме невыгоден годовой контракт, но люди боятся подписывать двухгодичный. Потому фирма сразу берет клиента в оборот, присылая ему разные «специальные предложения»… Лана, пей чай, а то пропустим корабль и промокнем до нитки.
Я сделала еще один обжигающий глоток остывшего чая. Шон поднялся со словами:
— Мы обнулили свою жизнь. Отсчет пошел по новой.
Шон предложил мне руку, и я приняла ее рукой с кольцом дружбы, в котором две руки крепко держали общее сердце.