Двойной запрет для миллиардера
Шрифт:
Рука, держащая за затылок, сжимается и стягивает у корней волосы. Вторая рука сползает по спине к талии. Смотрю, не мигая, в темную глубину глаз, и внутри разгорается настоящее пламя.
Его оранжевые языки облизывают каждый сантиметр, жар поднимается вверх, растекается по телу до кончиков пальцев, до корней волос.
Медленно сгораю в огне, отражающемуся в глазах Марка. Он выдает хриплое «Хочу тебя, малыш! Так хочу, что…» и врывается в мой рот. А меня хватает только на то, чтобы крепко обхватить
Ноги подламываются, из позвоночника словно выдергивают стержень. Я бы села на пол, но меня поддерживают мускулистые руки. Осторожно поднимают, и я оказываюсь прижата к широкой груди, все еще шумно прокачивающей воздух.
Марк несет меня на самый дальний диван, на который низко-низко склонились цветы олеандра. Спина касается мягкой ткани обшивки, цветы олеандра безжалостно сминаются мужским телом, нависающим надо мной.
Снова губы затягивает в темный омут сводящего с ума, выбивающего воздух, пронизывающего до самых глубин поцелуя.
Это мой первый. Такой настоящий и глубокий. Все, что было до него, съеживается в памяти, меркнет, и я понимаю, что просто ничего не было.
Меня впервые целует мужчина, и целует так, что я не чувствую своего тела. Мое сердце распахнуто, моя душа парит над телом, мои нервные окончания на таком пределе, что я вот-вот взорвусь. Потому что впервые чувствую на себе руки мужчины. Впервые они трогают, скользят, гладят.
А главное потому что это Марк. Только Марк. Везде Марк…
Короткий вскрик, и надо мной нависает красивое напряженное лицо.
— Малыш, только не говори, что ты… Черт, — он запрокидывает голову, и мне становится так обидно, что я закрываюсь руками. Прикусываю губу, чтобы не разреветься, но на мои руки сверху ложатся широкие ладони и отнимают их от лица. — Все, все, прости. Я не знал. Нет, не так. Я подозревал, но чтобы точно…
— Почему, — шепчу сдавленно. Он всматривается в мое лицо, улыбается одними уголками губ и упирается в меня лбом.
Глаза в глаза, лицом к лицу, дыхание смешивается.
— Потому что ты слишком красивая, малыш, — шепчет Марк прямо в губы. Я ерзаю под ним и непроизвольно отвечаю, он глухо стонет. — Меня от тебя сносит к чертям собачим. Так что все уже, малыш, как хочешь…
И мы проваливаемся куда-то в другое измерение.
— Сними его, — требует Марк. Он лежит на кровати, заложив руки за голову, и наблюдает, как я одеваюсь. Или правильнее сказать, пытаюсь одеться.
Это уже моя третья попытка. Предыдущие две закончились тем же, чем закончились наши танцы на террасе, поэтому я на всякий случай отхожу подальше. Перед этим Марк просто дергал меня за руку, и я оказывалась на нем в считанные секунды. Дальше нам обоим было не до платьев и тем более не до глянцевого Громова.
Сейчас он осуждающе
От этой зашкаливающей концентрации Марков на один квадратный метр в глазах двоится. Вдобавок еще мурашки несутся по телу, и в животе привычно ноет болезненно и сладко. А ведь прошло всего за каких-то два дня! Когда я успела так плотно подсесть на Громова?
И что я буду делать, когда он уедет?..
— Чем тебе это платье не нравится? — спрашиваю возмущенно, прогоняя тяжелые мысли. Он здесь, он рядом, он упивается мной, и я безумно, просто до неприличия счастлива. — Оно даже колени закрывает!
Незаметно приседаю, подол платья опускается и щекочет коленки. Но Громов все равно недовольно хмурится.
— Я не про платье, малыш, я про постер. Он на тебя смотрит. Никто не имеет права смотреть на то, что принадлежит мне. Даже мой портрет.
— Этот Марк был раньше чем ты, — нарочно дразню Громова. Он поддается, и это так волнительно чувствовать свою власть над таким умопомрачительным мужчиной.
Чтобы он завелся, мне достаточно на него посмотреть из-под опущенных ресниц. Или провести ладонью по его твердому прессу с дорожкой темных жестких волос. Или подойти и обнять со спины, пока он бреется перед зеркалом в ванной.
Все это заканчивается одинаково — сексом. Разным.
Сначала Марк меня щадил. Первые раза два. Но когда понял, что для меня все прошло не так болезненно как он — и я тоже — думали, его окончательно замкнуло. Он не делает ни малейших скидок на мою неопытность. И на свою травму, кстати тоже.
Если обойти дом, то найдется только два места, где у нас не было секса — родительская спальня и погреб. В первом случае у Громова хватило совести, во втором — он просто о нем забыл.
Сегодняшняя моя попытка выехать в поселок лишь предлог. На самом деле мне нужна передышка, а еще нам нужны презервативы. Я пробовала порыться у родителей в комнате, мысленно попросив у них прощения, но ничего не нашла. Зато меня там нашел Марк, который каким-то чудом меня услышал и согласился дотерпеть до гостиной.
К тому же сегодня понедельник. Яннис с Менелаем давно на работе, и если я за целый день ни разу не выйду из дома, это наверняка покажется им подозрительным. Еще придут в дом посмотреть, ничего ли не случилось с молодой хозяйкой.
Покрываюсь краской до кончиков волос когда представляю, в каком виде они могут застать молодую хозяйку.
А что будет, когда они обнаружат в доме чужого мужика — голого, заметьте! — мне страшно подумать. И даже если Марк наденет наконец свои боксеры, это его вряд ли спасет.