Двойственные души
Шрифт:
Я оставила его колкость в адрес матери без ответа.
Дело в том, что моя мать француженка. В отместку за мой неудачный выбор мужчины на наш первый и последний, семейный ужин с Чарльзом она принесла «французское блюдо» из лягушечьих лапок и отравила всех гостей.
С тех пор Чарльз отвешивал о моей стряпне похожие колкости: «французский деликатес, видать сварганила», «что-то лягушиными лапками запахло», «если хотите, чтобы у вас в животе заквакали жабы, жрите это протухшее дерьмо».
Так Чарльз в очередной раз пытался напомнить, как сильно ненавидел мою семью.
Что ж, в прочем, это было взаимно, я сама с ними давно уже не поддерживала связь. Примерно с того случая, как вышла замуж за человека, сидящего напротив меня в одних трусах.
Нехотя, я наложила и себе порцию омлета.
– Ты сама не жрешь свой английский стандарт, – заметил Чарльз.
И чтобы выйти победителем, он потянулся через весь стол к подвесному шкафу. Я крепче сжала в руках вилку. Чарльз отметил про себя это, попутно доставая флягу.
Наконец, высоко поднятая планка моего терпения обрушилась вниз.
«Заколи его! Вилкой! Сейчас! И он не сможет больше портить тебе жизнь!», – нашептывал внутренний голос.
Взвинчено, я отбросила столовый прибор в раковину.
– Заткнись! Агнес спит! Я тебе не мать, чтобы с раннего утра гнуть спину у плиты!
– Не мать, а жена!
– И что? Где прописан закон, что жена должна мужу что-то готовить?
– А где прописан закон, что муж должен содержать жену?
– Ты и себя сам прокормить не в состоянии!
Пухлые пальцы Чарльза демонстративно отвинтили крышку фляги.
– Ты не будешь пить! – приказала я.
– Ну так и жрать поджаренные фекалии тоже не стану!
– Да плевать!
Нетронутый омлет со звоном треснувшего фаянса незамедлительно встретился с полом. Осколки посуды в геометрически известном порядке устелили плитку.
Чарльз вытаращился.
Воспользовавшись привлеченным вниманием, я сдержанно сказала:
– Мне надоело видеть мужа пьяным. Это зашло слишком далеко!
Я подошла к нему с намерением выхватить из рук флягу, но Чарльз довольно крепко удерживал ее.
– Ты оставляешь нас с Агнес одних в этом страшном доме, пока сам шляешься по кабакам. Сегодня будет месяц, как мы живем здесь. Месяц, Чарльз! Ты обещал, что это продлиться не дольше недели…
Рассерженно, я потянула на себя флягу сильней. Чарльз и не думал отпускать. Нагло, Чарльз приблизил к груди наши скрещенные руки.
– Прости. Мне это нужно.
В следующую минуту я сжимала пальцами воздух, а содержимое перевёрнутой фляги со змеиным пристрастием вливалось в рот.
Почему он так? Почему смотрел на меня этими вселенски обиженными щенячьими глазками? Почему не спорил? Не кричал? Не пытался переубедить? Почему… поступал не так, как я помнила?
– Почему ты так поступаешь? – только и смогла проговорить я. – Ты уже не тот, в кого я когда-то влюбилась…
Не дожидаясь ответа, я взбежала вверх по лестнице на второй этаж.
Это уже были не мы.
Все рушилось со стремительной скоростью. Рассыпалось в щепки. А я будто стояла и молча смотрела со стороны.
Дверь в комнату к Агнес была приоткрыта.
– Папа снова пил? – словила она меня встревоженным голосом.
Иногда создаётся впечатление, что Агнес понимала куда больше, чем мы с Чарльзом надеялись.
– Не кричи на него больше, хорошо? Ты не будешь кричать?
Конечно, она слышала.
Пройдя вглубь комнаты, я села на край детской кроватки.
– Не буду.
– Он исправится.
Я укрыла дочь одеялом.
– Еще рано, постарайся заснуть.
Агнес крепче прижала к себе плюшевого мишку и послушно закрывала глаза.
Долго или мало я просидела рядом с ней, пропуская сквозь пальцы маленькие кудряшки, пока ее дыхание не выровнялось.
Когда я спустилась в холл, Чарльза уже не было. Его пальто, туфли и полупустая фляга пропали вместе с ним. Ушел.
Этот дом. Снова мы остались с ним вдвоём. Один на один.
Уводящие сознание длинные коридоры, мрак одиноких комнат. Он хранил в себе тайну. Путал, смешивал чувства.
Стоял кирпичными костями на мертвой земле.
Айфон завибрировал в кармане халата.
Сообщение от Чарльза:
«Сегодня я планирую наведаться в свою старую киностудию Браун Форбс. Если они мне не дадут какое-то место, я их буду умолять об этом».
Может мы смогли бы все вернуть?
Нужно лишь больше времени.
С одной стороны, с меньшей, значительно маленькой стороны, я понимала Чарльза.
Мы уже не мы. Затерялись где-то меж мирами, канули в беспрерывном потоке идентичных будней. Жили одним днем. И он повторялся. Снова и снова.
Сколько так ещё будет?
Но с другой, разве ему понять меня? Разве ему может быть хуже, чем мне?
Да, порой мы эгоистичны. Ставим себя на первое место. Оно и верно, ведь если не мы, то кто об этом задумается?
Чарльзу не легко, но он слишком горд, чтобы сознаться в этом. Его образ «папаши-года» давно в проигрыше. Он, в какой-то мере, сдался, сдался судьбе. И пусть мне было за что винить его, сейчас, думаю, я должна помочь ему. А если нет, то хотя бы попытаться. Другого выхода нет.
Хотелось сбежать. Уехать, сменить обстановку, почувствовать тепло. Сесть на поезд, растворится в закате. Улететь. Забыться. Получить долгожданное освобождение от поедающих изнутри мыслей.