Двуглавый орел
Шрифт:
Мое внимание не полностью было приковано к срабатывающему каждые пять секунд рычагу камеры: как только мы покинули Капровидзу, я непрерывно поглядывал в небо над нами и позади на предмет чего-нибудь подозрительного. Должен сказать, имелись некоторые опасения. Как морской офицер я обладал отличным зрением, но подозревал, что привычка хорошего впередсмотрящего с подводной лодки никогда не смотреть прямо на горизонт, а всегда немного выше, совершенно неприменима в воздухе.
Должен также признать, я ощущал некоторую неуверенность в средствах защиты, если мы подвергнемся нападению сзади.
Восьмимиллиметровый "Шварцлозе" являлся основным пулеметом австро-венгерской
В то время как во всем мире большинство пулемётов использовали энергию пороховых газов, герр Шварцлозе выбрал в качестве импульса энергию отдачи, а затем решил (по какой-то совершенно необъяснимой причине) избрать полусвободную систему запирания затвора, хотя обычно считалось необходимым жестко запирать его во время выстрела. Эта двойная эксцентричность привела к сильно укороченному стволу пулемета Шварцлозе, а следовательно, к весьма посредственной дальности и точности стрельбы, не говоря уже о крайне живописных выбросах пламени при каждом выстреле.
Все это также потребовало массивной казенной части, похожей на миниатюрную наковальню, чтобы инерция отдачи не впечатывала её в лицо пулеметчика, а это, в свою очередь, означало еще большую потерю дальности стрельбы, потому что значительная часть энергии выстрела уходила на открывание затвора.
В результате скорострельность была низкой: приблизительно четыреста выстрелов в минуту на бумаге, но только три четверти этого на практике. И это касалось армейской версии: авиационный "Шварцлозе", установленный позади меня на рельсах и готовый к стрельбе, был еще большей посредственностью.
В отличие от превосходного "Парабеллума", стандартного оружия наблюдателя в немецких двухместных аэропланах, у "Шварцлозе" отсутствовал приклад, чтобы позволить стрелку держать цель, как бы резко пилот не маневрировал. Вместо этого у него имелась пара ручек, как у детского игрушечного самоката.
Кожух охлаждения был снят, что уменьшило вес, но одновременно затрудняло прицеливание, поскольку пулемет лишился мушки. Помимо прочего, приходилось стрелять очередью не более чем из двенадцати патронов, чтобы не перегреть ствол.
Боепитание подавалось из матерчатой ленты, рассчитанной на пятьсот патронов и упрятанной в механизм барабанного типа. По утрам лента впитывала влагу, накопившуюся за ночь, и на больших высотах даже летом намерзший лед мог привести к осечке. Но хуже того, конкретно наш пулемет был ранней модели— несомненно, списанный из армейских запасов — и каждый патрон смазывался из специальной автоматической масленки перед тем, как отправиться в ствол, иначе стреляная гильза могла и не вылететь.
На холоде смазка загустевала, и скорострельность даже исправного пулемета падала до двухсот выстрелов в минуту, напоминая по звучанию крайне утомленного дятла, которому приходится трудиться на жаре. Короче говоря, по моему личному мнению, для самообороны мы с тем же успехом могли использовать швейную машинку "Зингер". И то она была бы не в пример легче.
Однако казалось, что тем утром посреди летнего неба над равнинами Фриули нам этот бесполезный "Шварцлозе" так и не пригодится. Потянув за рычаг, я извлек тридцатую фотопластинку, проследил, как та звонко упала в короб, и с облегчением повернулся к Тотту.
Я был этому рад, потому что с запада стремительно надвигались облака: белые, похожие на цветную капусту кучевые громады на мгновение нависли над нами, но казалось, спускаются на нашу высоту. Я поднял голову и увидел, что аэроплан Шраффла исчез в дымке, вновь появился на секунду, а затем снова скрылся, когда мы повернули домой. Он видел нас, я уверен, но мы решили дать ему знать, что закончили. Я запустил белую ракету, и мы потеряли друг друга из вида.
Когда я в следующий раз увидел впереди аэроплан, примерно в трех километрах позади и чуть выше нас, мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять — это не машина Шраффла и Ягудки. Я не мог разглядеть, что именно это за аэроплан, но безусловно, не "Бранденбургер", чьи внутренние наклонные распорки безошибочно узнаваемы при взгляде спереди. Это был биплан, но какой — я не мог сказать, разве что он казался несколько меньше нашего, хотя слишком крупным для "Ньюпора" и безусловно, сравним с нами по скорости. Потом на той же высоте я увидел еще один, но примерно в двух километрах позади первого.
Кем бы они ни были, они видели нас и быстро догоняли. Сердце учащенно забилось, я развернулся и похлопал Тотта по плечу, он оглянулся, посмотрел, куда я указываю, и небрежно кивнул. Махнув кулаком вперед, я просигнализировал "полный газ". Тотт кивнул и немного передвинул рукоятку газа вперед. Я же с отчаяньем вернулся к пулемету, убрал зажим, удерживающий его на рельсе неподвижно, и рывком взвел затвор. Черт возьми, где же Шраффл и Ягудка? Они должны были сопровождать нас и сейчас маневрировать, чтобы накинуться на итальянцев, пока те заходят нам в хвост. И почему мы летим так медленно? Наверняка на полном газу "Бранденбургер" может и побыстрее.
Первый преследователь уже достаточно приблизился, чтобы я мог хорошенько его рассмотреть. Это был определенно итальянский двухместный биплан. Какой именно — понятия не имею, за исключением того, что у него был ротационный двигатель, а пулемет установлен на верхнем крыле, чтобы стрелять поверх пропеллера. Противники все еще находились вне зоны поражения, они слегка покачивались в небе прямо у нас на хвосте в попытке (как я полагаю) заставить нас понервничать, перед тем как бросятся убивать. Итальянец был меньше, и, очевидно, гораздо маневреннее, чем наша "Зоська", и, похоже, немного быстрее.
Хотя в то время я еще этого не знал, он собирался применить метод, позже ставший стандартным для уничтожения двухместных аэропланов-разведчиков. Противник сделает серию отвлекающих финтов, прямо как боксер, чтобы я не мог прицелиться, а затем нырнет вниз, в слепую зону под нашим хвостом, пока Тотт не отвернет в сторону, скажем вправо, чтобы дать мне прицелиться.
Тогда, прежде чем я успею выстрелить, итальянец уклонится влево и, воспользовавшись более высокими скоростными характеристиками и меньшим радиусом разворота, зайдет в атаку с другой стороны, пока я отчаянно буду пытался развернуть пулемет. Затем последует короткая очередь метров с двадцати прямо в брюхо нашего аэроплана. Очередь, которая даже если и не убьет нас обоих, несомненно, прикончит мотор, обрубит крыло или вспорет топливный бак, и бензин зальет горячий двигатель и воспламенится от искры с магнето, отправив нас, объятых пламенем, к земле и смерти. Но ни итальянский пилот, ни я не брали в расчет цугфюрера Тотта, который, как от него и ожидали, накренил "Зоську" немного вправо.