Двуглавый орел
Шрифт:
Бои в Доломитовых Альпах в 1916-1917 годах шли ожесточенные, две армии схватились друг с другом, борясь за контроль над цепью пиков причудливой формы к востоку от Мармолады. Саперы месяцами вгрызались в скалы, чтобы заложить мины, навсегда изменившие форму нескольких горных вершин. Солдаты бились и умирали тысячами в жестоких сражениях выше облаков, чтобы захватить хребты, на которые до войны полез бы не каждый смелый альпинист.
Лавины и холод унесли, вероятно, не меньше жизней, чем вражеские действия. Но, несмотря на эпичность, война в горах Южного Тироля все же была мелкой операцией, поскольку даже если бы каким-то невероятным усилием итальянцам удалось выбить наши армии с первой гряды Альп, они лишь оказались бы перед второй, еще более высокой, за которой не было ничего жизненно важного для центральных держав, кроме закрытых ставнями окон туристических отелей Инсбрука.
Особняком лежал самый западный участок австро-итальянского фронта, простиравшийся вдоль долины Изонцо, от Карнийских Альп на юг до Адриатики, вдоль западной границы того, что потом стало Югославией. Так уж случилось, что живописная и быстрая горная речка, о которой вряд ли кто-либо раньше слышал, стала ни много ни мало как австро-итальянским фронтом: жалкая и уменьшенная пародия на куда более грандиозные разрушения, происходившие на Западном фронте, этакая развевающаяся ленточка из уничтоженных селений и затихших лесов, в которых сосны и каштаны сменились видами почерневших пней. Тянулась она на восемьдесят километров, витками спускаясь с Альп у Мальборгетто, змеилась через Флитш, Капоретто и Толмейн, доходя до Адриатического моря у Монфальконе, где летом 1916 года линия окопов рассекала судоверфь Кантьери, а ржавевший и испещрённый пулями корпус наполовину построенного океанического лайнера всё ещё сиротливо покоился на стапеле, осев посреди ничейной земли.
Ко времени моего прибытия в июле 1916 года фронт Изонцо в пяти последовательных сражениях уже поглотил около трехсот тысяч жизней. Но самое худшее еще ждало впереди. И хотя Юлийские Альпы не столь высоки как Доломитские, но горы, по которым Изонцо пробила себе путь, к северу от Гёрца были не менее трудным и невыгодными для атакующей армии. Поэтому оставалась только низинная область к югу: километров двадцать между долиной Виппако и морем, где река извивалась к западу, а затем к югу по краю плато Карсо.
Даже этот рельеф для атакующих был убийственно сложным (как и показали последующие события), но здесь было нечто такое — с итальянской точки зрения — чего не имелось ни на каком другом участке фронта: достойная цель. Всего в двадцати километрах вниз по Адриатическому побережью от Монфальконе располагался город Триест, самый крупный торговый порт Австро-Венгерской империи, где проживало сто двадцать тысяч этнических итальянцев, которые еще с 70-х годов девятнадцатого века занимали одно из первых мест в списке Italia irredenta [11] .
11
Итальянский ирредентизм— движение, существовавшее в конце XIX-начале XX веков в Италии и сопредельных регионах с итальянским населением, направленное на объединение всех этнических итальянцев в рамках одного государства.
Таким образом, в то роковое лето на Сомме итальянский главнокомандующий Кадорна оказался, как и ваш сэр Дуглас Хейг, перед свершившимся фактом, выбором, который определил не он: ему нужно было атаковать в каком-то направлении, а нижнее течение Изонцо оказалось как единственным местом, где он мог атаковать, так и единственным, где имелся хоть какой-то стратегический смысл для этого.
А его упрямство и самоуверенный характер довершили все остальное. Так что в течение последующих четырнадцати кровавых месяцев, как больной дизентерией, вынужденный держаться рядом с туалетом, Кадорна одержимо бился на этом крошечном фронте, бросив в жернова сотню тысяч человеческих жизней, а когда все они оказались перемолоты, бросил еще сотню тысяч. Повторялась та же мрачная, кровавая история, как и на Западном фронте: победа измерялась в метрах, а потери — в десятках тысяч. Бесконечные подкрепления, лишь усиливающие поражение, слепая тупость, ошибочно принятая за упорство; вершина стратегического просчета.
В последующие годы я часто слышал, как люди в этой стране издеваются над итальянской армией из-за бегства под Капоретто. Я же, видевший их мучения в следующих одна за другой тщетных и кровавых атаках, считаю чудом, что они выдержали так долго. Дивизия за дивизией солдат-крестьян вели на заклание, всегда без должной артиллерийской поддержки, как правило, плохо накормленных, зачастую без нормальных противогазов и кусачек, и даже без приличной обуви.
Личной одержимости всего одного военачальника уже достаточно для катастрофы, но маниакальная одержимость Кадорны атаковать у Изонцо зеркально отобразилась в подобии военного Folie `a Deux [12] в его австрийском коллеге, генерал-полковнике Светозаре Бороевиче, бароне фон Бойна, командире Пятой армии в нижнем течении Изонцо.
12
Folie `a Deux (фр.)— обоюдный психоз.
Старик Бороевич никак не подходил под определение классического военного болвана империи Габсбургов: он имел репутацию способного штабного офицера и был одним из немногих австрийских генералов, добившихся хоть какого-то успеха в галицинской кампании осенью 1914 года. Но он отличался и крайним упрямством.
Офицеры звали его "дер Боско" [13] , но многострадальные солдаты окрестили менее лестно: "der Kroatische Dicksch"adel" — "хорватский болван". Проблема Бороевича в том, что если у Кадорны была причина атаковать, то он сам страдал от противоположной мании обороняться. Не сдавать без боя ни пяди земли, чего бы это ни стоило. А если итальянцы что-то и захватывали, то отбить и немедленно контратаковать, невзирая на потери. Это был рецепт катастрофы: сильно затянувшегося, печального бедствия, которое в конце концов унесло жизни почти миллиона человек.
13
Бартоломео Боско— знаменитый итальянский фокусник, родился в Турине в 1793 году, в 1812 году попал в плен при Бородино и был отправлен в Тобольск; после обмена пленных в 1814 году возвратился на родину и, объезжая все европейские столицы, пользовался громадным успехом.
Я полагаю, для знатоков человеческой деструктивности фронт Изонцо никогда не сможет соперничать с барочным ужасом Вердена или Ипрского выступа: ни Австрия, ни Италия не являлись крупными промышленными державами, так что не могли докатиться до артиллерийской феерии, развернувшейся во Франции, где миллионы снарядов дождем сыпались несколько месяцев подряд, пока холмы не сравняли с землей.
Точно так же две вовлеченные в сражение армии оказались не столь воинственными, как их северные соседи: в то время как немецкий или французский пехотный батальон в 1916 году после потери девяти человек из десяти все еще продолжал сражаться, его итальянский и австро-венгерский эквивалент мог сдаться "всего лишь" после потери семидесяти пяти процентов личного состава. Тем не менее, хотя эти две армии военные историки условно окрестили как "умеренные", они умудрились нанести друг другу страшные потери.
Тогда для императорской и королевской армии итальянский фронт был особенным: единственным, где вплоть до ноября 1918 года войска всех национальностей австро-венгерской монархии (даже этнические итальянцы) с равным энтузиазмом сражались с презренными "итальяшками". С другой стороны, можно с уверенностью сказать, что немецко-австрийские войска отлично сражались на любом фронте. Что касается остальных, то мадьяры с небольшим энтузиазмом будут драться на сербском или румынском фронте против своих национальных врагов, но не проявят интереса стрелять в русских.
Точно так же поляков хлебом не корми, дай подраться с ненавистным московитами, но балканцы их мало заботили. Чешские и славянские полки были ненадежны на большинстве фронтов. Но в Италии все народности сражались если и не превосходно, то, по крайней мере, с энтузиазмом. Сейчас это может звучать немного странно, когда речь идет об энтузиазме в мужчинах, отправляемых на убой.
Но прошу, постарайтесь понять, что мы жили в другом, не столь пытливом мире. Даже в 1916 году те, кто прошел через кадетские корпуса старой монархии, вряд ли могли услышать слово «Италия», чтобы перед глазами не возник образ черного-желтого стяга Австрии, не послышались отголоски рева горнов и марша "Соммакампанья" и мерный топот ботинок на пыльных летних дорогах; Новара и Кустоцца, Мантуя-Пескьера-Верона-Леньяго.