Двуглавый орел
Шрифт:
Мы обернулись на звук автомобильного гудка. Большой серовато-коричневый штабной автомобиль, покачиваясь, ехал вверх по проселку от дороги из Хайденшафта. Автомобиль приблизился, и для Шраффла, сидевшего с ошеломленным, посеревшим лицом, открыли пассажирскую дверь. Его высадили и поддерживали два санитара. Шраффл все еще был в кожаной куртке от летного комбинезона, но я заметил, что галифе и обмотки на ногах пропитаны кровью, как одежда мясника. Его провели мимо, чтобы раздеть и уложить на раскладушку в нашей общей палатке. Когда санитары вышли, один из них заговорил с Мейерхофером.
— Офицер-медик считает, что с ним через некоторое время все будет в порядке, герр лейтенант. Он сделал укол, чтобы Шраффл заснул, и говорит, если в дальнейшем возникнут какие-то неприятности, нужно позвонить в больницу в Хайденшафте. У него шок, но, по словам врача, это пройдет, когда пострадавший немного отдохнет.
Шраффл так этого не пережил и никогда не оправился. В тот вечер он встал и немного поел, ни с кем не разговаривая, потом вернулся в постель и беспокойно проспал до следующего утра, когда наш общий денщик Петреску подбежал ко мне на летном поле.
— Герр лейтенант. Герр лейтенант, прошу вас, пойдемте скорей! Герру оберлейтенанту Шраффлу нехорошо.
Я пошел к палатке, а Петреску побежал за Мейерхофером. Я приподнял откидную полу палатки — и меня встретило ужасное зловоние коровника. Шраффл лежал, свернувшись на раскладушке, крепко обхватив голову руками, и плакал как маленький ребенок. Он обделался.
Пока мы с Мейерхофером пытались его разговорить, вокруг жужжали мухи. Казалось, он не видел нас, только таращил глаза и бесконтрольно рыдал, неуклюже всхлипывая. В конце концов мы вдвоем подняли его, по-прежнему лежавшего в позе зародыша. Когда подъехала скорая помощь из Хайденшафта, его погрузили на носилки.
Двери кареты скорой помощи закрылись, и мы никогда больше его не видели, только потом узнали, что ему поставили диагноз "полное умственное расстройство" и держат взаперти в палате для случаев острой контузии в психиатрической больнице Штайнхоф в окрестностях Вены. По моим сведениям, в 1930 году он еще находился там, а вполне возможно, что и десять лет спустя, когда СС начали программу "милосердного освобождения" для неизлечимых психических больных, оставшихся от предыдущей войны, попутно очищая койки, необходимые для новых пациентов.
Глава пятая
Результат моего первого полёта над позициями противника оценить было сложно: в активе— тридцать удачных кадров авиасъёмки и один подбитый вражеский аэроплан, в пассиве— то, что один из наших аэропланов незначительно пострадал, а другой вышел из строя, ибо "Бранденбургер" Шраффла так сильно поколотило при аварийном приземлении под Вертойбой, что в конце концов инспекторы его списали: "восстановлению не подлежит" — если ссылаться на официальную австрийскую формулировку.
Таким образом, к концу июля 1916 года фактическая численность эскадрильи 19Ф сократилась до трех единиц, не говоря о том, что мы с Мейерхофером на следующие три дня или около того оказались вне игры, заполняя отчеты об аварии и бланки возврата, поскольку гауптман Краличек страшился надвигающегося "конца отчетного месяца".
Да и не столь уж многое я мог сделать на лётном поприще, потому что когда мы с Тоттом наблюдали, как разбитую "Зоську" грузят на вагон-платформу на железнодорожном вокзале в Хайденшафте, офицер-механик сообщил, что ее отвезут во флигеретаппенпарк [10] в Марбурге как минимум недели на две.
10
Fliegeretappenpark (нем.)— ремонтная авиабаза.
Будучи страной преимущественно аграрной, Габсбургская монархия и в лучшие времена не слишком полнилась умельцами, а опрометчивая политика призыва всех и каждого в 1914 году на войну, которая должна была закончиться к Рождеству, не способствовала делу, поскольку теперь многие потенциальные авиатехники и мотористы были заняты строительством железных дорог в Сибири или обглоданные воронами лежали на полях Польши. Авиаремонтным мастерским монархии катастрофически не хватало рабочих рук. Для постройки фюзеляжей аэропланов на заводы привлекались семидесяти- и даже восьмидесятилетние отработавшие своё столяры.
По прошествии двух лет войны, похоже, только тыловая бюрократия была в состоянии полностью укомплектовать свой штат. Невзирая на постоянно растущее число снабженческих ведомств и их непрекращающийся спрос на сотрудников, в министерствах и управлениях военных заводов нехватки людей не ощущалось. Одно из этих заведений уже прозвали "Палатой лордов" из-за многочисленных отпрысков аристократических семей, благополучно пристроенных туда на время войны.
Но будь даже авиагруппа на Юго-западном фронте полностью укомплектована людьми и аэропланами, наших сил все равно было бы недостаточно для испытаний, ждавших впереди тем летом 1916 года. Потому что в начале августа мы стояли на краю одной из самых запоминающихся и в то же время неизвестных трагедий двадцатого века: сражений при Изонцо. Я говорю "сражений", потому что на самом деле между летом 1915-го и октябрем 1917-го, когда итальянская оборона наконец рассыпалась у Капоретто, их прошло не меньше одиннадцати. Последнее сражение, однако, произойдет выше по реке, в горах на отрезке между Флитшем и Толмейном.
Десять предыдущих сражений шли в течение двух залитых кровью лет на одном из самых маленьких участков фронта за всю историю Первой мировой— каких-то тридцать километров между Гёрцем и морем — фронт столь крошечный, что человек с мощным биноклем, стоявший на горе Монте-Саботино на одном краю фронта, мог ясно видеть людей, двигавшихся по холмам над Монфальконе на другом.
Оглядываясь на те страшные, почти забытые теперь события, я полагаю, что не было более яркой иллюстрации — даже считая Верден и Пашендаль — к афоризму, что в первые три месяца генералы руководили Первой мировой войной, а потом война руководила генералами. Определённо, когда в мае 1915-го королевство Италия перешло на другую сторону и объявило войну своему бывшему австрийскому союзнику, политики и население этой страны ожидали быстрой и легкой победы над нашей склеротической старушкой-империей, уже вовлеченной в отчаянные и не слишком успешные кампании против России и Сербии.
Во всех итальянских газетах уверенно предрекалась "веселая прогулочка до Лайбаха", а то и до самой Вены. Но прежде чем пуститься в это приключение, итальянским политикам стоило бы посмотреть на Европу и увидеть, что колючая проволока и пулеметы раз и навсегда положили конец веселым прогулкам как до Вены, так и до Берлина, Парижа или чего угодно.
Неплохо бы им было и свериться с картами, потому как летом 1915-го года Италия была исключительно невыгодно расположена для ведения войны с Австрией. На протяжении всей четырехсоткилометровой границы, от Швейцарии до Адриатики, рельеф благоволил обороняющимся и препятствовал атакующим. О Высоких Альпах к западу от озера Гарда и говорить не стоит: за все три с половиной года эта великолепная девственная пустыня горных пиков и ледников не видела ничего серьезнее проволочных заграждений, протянутых по огромным и безмолвным ледовым полям, или лыжных патрулей, обменивающихся парой выстрелов, отдающихся эхом по ледяным долинам. Местность в горах к востоку от Адидже была не намного лучше.