Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914
Шрифт:
Создается впечатление, что командование Дунайской армией запуталось в круговерти доносов и интриг и оказалось не в состоянии разобраться, кто прав, а кто виноват (да и существовали ли правые?). Властолюбивый К. Ипсиланти явно метил в наследственные владыки и даже организовал в бухарестской митрополии церемонию присяги ему со стороны высшего духовенства, бояр и торговцев (что не помешало им продолжать «кампанию жалоб»). Михельсон докладывал, что тень недовольства самоуправством князя может пасть на Россию и «по возникающему ныне негодованию подвергнуть может крайнему беспокойству страну»[377]. Все это вызывало в Петербурге подозрение и тревогу, и честолюбец покинул берега Дуная и вместе с семьей переселиться в Россию. Управление княжествами было поставлено под российский контроль. Сенатор С. Кушников и бывший киевский губернатор В. Красно-Милашевич, как председатели молдавского и валашского диванов, пытались бороться со злоупотреблениями, но взамен изобличенных и наказанных казнокрадов приходили новые. Армия снабжалась из Подолии, Херсона и самих княжеств, платежи производились квитанциями,
Вообще же экономика княжеств в запустение не пришла, и поставки для Дунайской армии способствовали ее развитию. Военные инженеры предприняли поиски в Карпатских горах железных и медных руд, золота, серебра и свинца, но обнаружили запасы соли, серы и угля. Были предприняты кое-какие меры по упорядочению жизни в городах. В Бухаресте учредили полицию и пожарную службу, насосы привезли из Киева, замостили некоторые улицы, укрепили берега реки Дымбовица, чтобы она в половодье не заливала окрестные дома, проверили лиц, занимавшихся врачебной практикой, изгнали из их среды шарлатанов и знахарей.
Война поставила перед молдавско-валашским обществом судьбоносный вопрос: каким путем идти? Стремление связать свою судьбу с Россией не исчезло, и после битвы при Обилешти (1807 год) молдавские бояре во главе с митрополитом Вениамином решились от имени всего населения «от мала до велика дерзнуть и со слезами на глазах прибегнуть к избавителю нашему», дабы избавить страну «от тиранского ига, от суровости иноверцев и от опасностей от мятежников, истребить несносное правление, грозившее угнетением бедному сему народу». Они обратились к царю Александру с просьбой «присоединить правление земли сей с Богохранимой державой своей», напомнив и повторив то, что традиционно фигурировало в подобных прошениях о подданстве, а именно – сохранение в стране старых законов и обычаев, о чем говорит фраза о «преимуществах, которые твоя ж власть сей земле утвердила»: «Да будет одно стадо и един пастырь. И тогда наименуем сей есть златый век состояния нашего», – заключали митрополит, епископы и бояре[380]. Ходатаи, сплошь феодалы, духовные и светские, не позабыли и о своих интересах, предлагая российской администрации увеличить число барщинных дней с 12 до 32 в год[381]. Но и средние, и низшие слои населения, по имеющимся сведениям, не изверились в России и не отвернулись от нее.
Есть свидетельства и иного рода: валашские бояре дважды обращались к Бонапарту с просьбой о защите от произвола Порты и покровительстве[382]. Можно поэтому говорить о начавшемся в элите Дунайских княжеств размежевании по вопросу о внешнеполитической ориентации. Но после Тильзита Наполеон был занят играми с Россией. Когда же пути двух стран разошлись и схватка между ними близилась, он заманивал в свой стан Австрию, предлагая ей в виде вознаграждения Молдавию и Валахию. Так что серьезных шансов на то, чтобы завербовать императора французов в свои защитники, у княжеств не существовало.
Донесения французских консулов из Ясс и Бухареста содержали примечательное признание: «Большая часть жителей привержена России». Тут же следовало уточнение: «Не потому, что они желают перейти под ее управление», а ввиду «надежды на восстановление, под ее влиянием, действия хатт-и-шерифа 1802 года; таковы мотивы, воздействующие на умы большей части жителей»[383]. Идея национального освобождения еще не созрела, противоборство с Османской империи представлялось невозможным, но мысль о значительном расширении национальных прав с опорой на Россию владела умами.
Свидетельств о целенаправленной оппозиции российскому правлению в княжествах в отечественных архивах почти не сохранилось. Некий спатар Иордакий Катарджи, будучи в Вене, «показывал неудовольствие, говоря о Молдавии». Его «тайным образом» схватили и посадили в Тираспольскую крепость. Иордакий покаялся: он-де по легкомыслию «изъяснял речи, его званию неподобающие», и его отпустили с миром. О том, что Катарджи был послан единомышленниками в Париж, просить там протекции Наполеона, не дознались[384].
Мерилом общественных настроений может служить участие местных жителей в войне на стороне России. Вскоре после вступления полков И. И. Михельсона в княжество удалось сформировать 6 отрядов по 600 человек в каждом. В дальнейшем создавались и другие части под названиями одно красочнее другого: «македонские драгуны», «эллинский корпус», полк казаков, «черные валашские гусары», в которые вступали как сербы, болгары и греки, проживавшие в княжествах, так и коренные жители. В условиях «странной войны», когда боевые операции прерывались длительными перемириями, содержать их было накладно, особенно во время бездействия. Одно из донесений A. A. Прозоровского содержит совсем грустную констатацию насчет солдат, завербованных князем А. Ипсиланти: они «действительно никуда не годятся и совершенно ни к чему не способны. Я нашел почти всех в ободранном платье и обуви и большей частью в одних постолах»[385]. Их командиры сообщали начальству завышенное число имевшихся у них людей и получали на них довольствие.
Но не все было плохо. Наиболее боеспособной частью разношерстных национальных формирований ялялись пандуры (стражники) Малой Валахии (Олтении). Они несли службу на правом берегу Дуная, прикрывая фланги российских войск в сражении под Рущуком (1811 год), тогда же им удалось захватить турецкие суда в устье реки Олт[386]. Из рядов добровольцев-пандур вышел и вождь валашского восстания 1821 года Тудор Владимиреску, тогда – командир батальона. Архивы сохранили свидетельства о службе волонтеров: «Состоящий в команде его батальон содержан был в добром порядке и воинской дисциплине; сверх того по деланным ему поручениям ловил несколько раз и доставлял к начальству существующих в здешних местах разбойников», – писал генерал И. И. Марков. Некоторые данные о воинских операциях Владимиреску приведены в записке майора Редрикова (1810 год): «С июня 4-го дня по 3-е сентября сего года оный слуджер, командуя приверженными к нему христианскими пандурами, служил со всею ревностью в пользу е.и.в., во время бомбардирования падшей крепости находился на батарее противу оной, прерывая всякие сношения гарнизона Кладова с Адамкале, зная все проходы в горах. Оберегая внутренность Малой Валахии от набегов и грабительства пандур турецких и везде, где форсировали разбойники, форсировал и сам добровольно, следовал с войсками своими в сражение и всегда возвращался <с> щастливым успехом»[387]. Чин поручика и орден Святого Владимира явились наградой ему за оказанные российской армии услуги.
Пока солдаты сражались, а крестьяне трудились, в столицах, в Яссах и Бухаресте, расцветала светская жизнь нового, невосточного стиля. Греческий язык, распространенный среди боярства и купечества, стал уступать место французскому. Появились театральные труппы, из Петербурга приехали два танцмейстера, из Киева – регент. Балы следовали один за другим. Княжества приобщались к Европе.
* * *
Год 1813-й. Начался освободительный поход российской армии. Германия – в дыму сражений. У российских войск вместе с прусскими – лишь незначительный численный перевес над силами Наполеона. Бои под Люценом и Бауценом закончились без решающего успеха какой-либо из сторон, и Бонапарт приписал победу себе. В апреле скончался Михаил Илларионович Кутузов. В опытных, смелых, проверенных генералах не ощущалось недостатка, но не было никого, равного старому полководцу по авторитету, привязанности и доверию к нему солдат. Остро стоял вопрос о привлечении к союзу Австрии. У нее – особая позиция. Наполеон приходился зятем кайзеру Францу. Быть может, трагедия московского похода образумила ненасытного корсиканца, да и со здоровьем у него не все в порядке, глядишь, оборвется его земной путь, и тогда дочь, бывшая эрцгерцогиня Мария Луиза – регентша Франции, а потом и внук Наполеон вступит на престол в Париже и наступит доминация альянса Бонапартов и Габсбургов в Европе. Российского могущества в Вене боялись не меньше, а может быть, и больше наполеоновского. Глава ведомства иностранных дел граф Клеменс Меттерних ездил из одного воюющего лагеря в другой, пытаясь установить контакты между сражавшимися и склонить их к компромиссу. Иногда по пути он заглядывал в поместье своей возлюбленной, герцогини Саган, отдохнуть в ее объятиях. Результат переговоров равнялся нулю, Наполеон не желал расставаться со славой. Решающее свидание произошло в Дрездене 26 июня. Бонапарт отверг возможность каких-либо уступок со своей стороны. Расстроенный Меттерних, покидая дворец, сказал маршалу Л. А. Бертье: «Ваш повелитель положительно сошел с ума! У него под ружьем подростки». Вене оставалось примкнуть к союзу с Россией и Пруссией, что и произошло 10 августа. Она запаслась необходимыми гарантиями: Теплицкий договор (9 сентября) предусматривал восстановление Австрии и Пруссии в границах 1805 года. Три его участника собирались выставить против Наполеона каждый по 150-тысячной армии. Примкнувшая к нему Великобритания обязалась снарядить за свой счет такое же войско, ассигнуя по 20 фунтов стерлингов на содержание каждого пехотинца и по 30 фунтов – на кавалериста. Приобретая Далмацию, Австрия возвращалась на Балканы. Положение здесь представлялось Петербургу безотрадным. Высокая Порта не примкнула к Наполеону, но на этом ее благоразумие кончилось. Условия Бухарестского мира беззастенчиво попирались, привилегии Дунайских княжеств не соблюдались, российские корабли на Босфоре подвергались досмотру, купцов в Стамбуле принуждали продавать хлеб по пониженным ценам, сербское восстание было потоплено в крови. Удалые черногорцы в конце года, при поддержке британского флота с моря, заняли Боку Которскую (Катарро), осуществив свою давнюю мечту – пробиться к Адриатическому морю. Митрополит Петр Негош обратился к царю с просьбой принять Черногорию (вместе с Бокой) под свое покровительство, а руки Александра были связаны теплицкими соглашениями, передававшими Далмацию Австрии. Дело окончательно запутали бокезцы-католики, обратившиеся за протекцией к Наполеону.
Совсем не по намерениям и желаниям Петербурга сложилась судьба Ионических островов. Британский флот их блокировал, весной 1814 года последний и самый крупный из них, остров Корфу, был занят англичанами. Рухнул план возрождения Ионической республики под сюзеренитетом Порты и под покровительством России, который пытался осуществить видный корфиот на российской службе Иоанн Каподистрия. Его даже не пригласили в Лондон для обсуждения вопроса, ограничившись ознакомлением с его запиской. Острова управлялись из Лондона через Министерство колоний, что само по себе свидетельствовало об их статусе.