Двуликий бог. Книга 2
Шрифт:
— Слово, — прошептала я, опаляя сильную шею дыханием, из последних сил цепляясь за рассудок. — Одно твоё слово, желанное обещание… Дай мне его, заставь меня поверить… И наша жизнь станет прежней… — голос пропал, я не сумела с ним совладать, только жалобный выдох вырвался из груди. Локи остановился, отстранился. Затем с размаху ударил ладонью по стене, вынудив меня вскрикнуть от неожиданности.
— Опять ты за своё! — сокрушённо вымолвил бог огня, метнув в меня пронзительный взгляд. Кисть мужчины дрожала — то ли от сильного удара, то ли от гнева. Я покачала головой, протянула руку, хотела коснуться его рассерженного лица, но лукавый ас
— Локи… Локи, — шептала неверными губами, как одержимая, вкладывая всю свою страсть в тихий звук любимого имени. Он смотрел в другую сторону, но руки не отнял, задержался. — Я дала тебе всё, чего ты хотел: преданного спутника и друга, которому ты мог доверять, обожающую тебя любовницу, готовую исполнить любую твою прихоть, рассудительную госпожу, способную управиться с чертогами в твоё отсутствие, верную жену, не желавшую ничего, кроме твоей искренней любви. Я подарила тебе двух сыновей, как будто одной моей жизни недовольно. Я всё бросила к твоим ногам! Жила ради тебя, дышала одним тобой! Но тебе этого было мало…
— Ты пожелал проклятую силу. Не послушал меня, унизил, бросил на землю. Я смирилась, забыла, потому что с того момента у тебя действительно было всё, чего может пожелать ас! Невиданная мощь, влияние и власть, богатство, простор, слуги, наследники, жена! Однако тебе и этого оказалось недостаточно. Когда же ты насытишься?.. Когда поймёшь, что уже добился всего, к чему стремился? Что твоё счастье — оно здесь?.. Что никакая иная женщина не дарует тебе желанный покой? Я всю свою жизнь посвятила тебе одному, нашей любви. Всего лишилась, всё отдала, что имела! Может быть, и ты, наконец, сумеешь пожертвовать хоть чем-то ради неё?
Повелитель обернулся — медленно, чуть зловеще. Но в карих глазах не таилась угроза, не таилась и знакомая тоска, а скорее удивление. Он был удивлён, растерян. Значит, мои слова достигли цели, сумели задеть супруга за живое. Я сомкнула губы, взглянула на него с печалью и мольбой. Я хотела, очень хотела положить всему конец. Однако яд, разлитый им в моём сердце, губил меня, уничтожал день за днём. Даже если я научилась скрывать боль за робкой покорной улыбкой. Одна вещь могла исцелить меня: его слово, непререкаемый зарок. Локи долго смотрел на меня. Молча. В самую глубинную суть. Ни единый мускул не дрогнул на волевом лице, не изменилось и выражение глаз — мягких, тёплых, задумчивых. Наконец, он вздохнул и удалился, так и не произнеся ни слова.
Дни складывались в месяцы. Всё повторялось: мы не расставались, жили под одной крышей, выглядели господином и госпожой, однако не были близки. Каждый упорствовал в своём желании, и ни один не хотел уступить. Я страдала и видела по глазам, что он страдает не меньше, но иначе не могла. Не могла опять пройти через подобное унижение, позволить истории повториться. Понимала, что играю в опасную игру, танцую с огнём, который может обогреть меня, а может спалить дотла. Но, каким бы ни был исход, он должен был принадлежать мне одной.
Я не могла знать всей правды, но пока выходило, что Локи не принадлежал никому. Он не приходил ко мне ночью, но и в свои покои никого не впускал. Я стала хитрее, и по всему чертогу притаились мои глаза и уши. Они не следили за повелителем напрямую, однако всё подмечали и запоминали. Бога огня нельзя было в чём-либо упрекнуть. Если, конечно, он не достиг в обмане
Страшные домыслы разрывали меня на части, становились невыносимыми! И одним поздним вечером, когда Ида и Вали спали в моих покоях сладким безмятежным сном, я велела страже разбудить и привести ко мне Мию. Едва дождавшись сонной служанки, приказала ей выбрать наложницу — миловидную, стройную, светловолосую — и отправить её к повелителю этой ночью. Поначалу поражённая служанка не сумела вымолвить и двух слов, уставившись на меня распахнутыми непонимающими и испуганными глазами. Однако когда я попросила её проследить за выбранной девушкой и заметить, как много времени она проведёт в пос… покоях господина, Мия сообразила, что к чему, и, поклонившись, заверила, что всё будет исполнено точно в соответствии с моими пожеланиями.
Я осталась одна, если не считать посапывающих сына и служанку. Мерила покои шагами, не находя себе места, хотя голова оставалась удивительно ясной, а мысли не теряли связности и хладнокровия. Я ожидала, что всё прояснится: либо в порыве страсти он забудет об осторожности и набросится на наложницу, либо разгадает в её приходе моё распоряжение и затащит девушку в постель из мести. Непонятным оставалось лишь, на что я рассчитывала. Наверное, надеялась рассеять свои сомнения раз и навсегда. Каково же было моё удивление, когда, минуя четверть часа, в дверь негромко постучали.
— Войди, Мия, — велела я, неосознанным движением приглаживая волосы и оправляя платье. Двери распахнулись, и на пороге появился Локи. Глаза господина сверкали, пышная копна огненных волос, казалось, приподнялась, как у ощетинившегося зверя, из одежды на нём остались только свободные ночные штаны, впрочем, не скрывавшие степени его возбуждения. Растерявшись, я сделала шаг в глубь опочивальни.
— Посмотри на неё, — протянул привлекательный ас, стоило створкам захлопнуться за спиной. Он бросился ко мне и схватил за плечи, зажал в углу ближе к дверям. Пламя в очаге взметнулось, выдохнуло снопом искр. Жар разлился по покоям, хотя ночной ветер приносил с веранды прохладный воздух. В моей постели спали служанка и малютка-сын. — Совсем совесть потеряла! Подослала ко мне наложницу! — проговаривая каждое слово тихим, но отчётливым голосом, Локи сдавил мои плечи до боли, вынудив раскрыть рот в беззвучном крике, тряхнул и вновь прижал к стене. А затем впился в губы звериным поцелуем, сильным резким движением разорвал тонкое ночное одеяние, обнажив грудь.
Я оторопела, не столько от страха и смущения, сколько от того, как яро отозвалось супругу истосковавшееся по нему тело. Склонив голову, я наблюдала, как приподнялась грудь, как на ней проступили напряжённые соски, как бёдра против воли подались вперёд — жаркие, пышущие — между ними тянуло и ныло от нестерпимого возбуждения, и ощущала, как краснели и наливались тяжестью щёки. А его острый язык в то время вытворял такое, что впору застонать, если бы не занятый рот. Как бог лукавства умел целоваться — разве передать это словами! С какой неуправляемой животной страстью и упоением, с беспрекословной уверенностью и настойчивостью.