Двуногое всесилие
Шрифт:
В общем, дым стоял коромыслом, товарищ Молоко зашивалась, организуя экспедицию, а китайцы, танцуя ламбаду над законченным прототипом Системы, быстро и решительно паковали вещи и оборудование, еще сильнее убеждая нас в том, что Стакомску в его нынешнем амплуа — пришел конец.
Последнее нас особо не расстраивало. Ежу было понятно, что теперь нас просто так в покое не оставят, вплоть до штурма боевыми неосапиантами, а в таком случае нам, также боевым и неосапиантам, сидеть в густонаселенной местности означает прикрываться гражданскими, что недопустимо. Да и с другой стороны — путь к победе у нас остается всегда. Достаточно либо грохнуть Машку, либо дождаться, пока она сама помрёт. После этого
Поэтому мы все, как говорится, «делай, что должно, и будь что будет». В моем конкретном случае это означало ловлю выдр. Рыжих.
— Здравствуй, дорогая, — прижал я в укромном уголке к стене свежескраденную после посещения туалета Ларису Ивановну, — А я тебя везде ищу… Давненько…
— Из-зо-зотов! — зашипела та, испуганно извиваясь своим длинным, костлявым и облегчившимся телом, — Ты… ты чего! Ты зачем меня трогаешь?!! Пустиии!
— Ой да лаааадно… — издевательски протянул я, совсем уж похабно зажимая длинное тощее тело Полушкиной, — Чего стесняешься? Мы же так близки. Ты ж, зараза, кое-чем моим пшикаешься чаще, чем духами…
— С тобой же поговорили… — заизвивалась та еще отчаяннее и испуганней, — Ви-витя! Тебе же объяснили!
— Нет, Лариса Ивановна, я вас тут за жопу взял по почти другой причине… — взял я за зачаток ягодицы эту откровенно бесящую меня сейчас особу, — Ты мне должна, Полушкина. Как земля народу должна. Этот долг ты мне начнешь отдавать немедленно. Поняла?
— Чего ты… хочешь?! — крепкое сжатие нижних «пятидесятичетырех» явно настроило барышню на конструктив.
— Я хочу, чтобы ты «исчезла» Викусика, точно также, как «исчезла» Вольфганга Беккера, Ларис, — тихо, но очень серьезно прошептал я прямо в девичье ухо, — Можешь к нему, можешь к черту на уши, лишь бы там было тепло и уютно, но ты займешься этим немедленно, поняла? А заодно проследишь, чтобы всё было в порядке…
— Нет! Я иду с вами в Дремучий! — вновь начала изображать из себя подколодную змеюку с прищемлемленным хвостом Полушкина, — То есть да, конечно, я тебя поняла, всё организую, я всё понимаю, но иду с вами!
— И кто, по-твоему, сможет проконтролировать её безопасность? — процедил я, — Ты представляешь, какую мишень ты из неё сделала, курва продолговатая?!!
— Я проконтролирую, шипоголовый! — внезапно раздался позади меня запыхавшийся старческий голос, — Надо же, чуть-чуть не успела…
— Баба Цао, — я тут же отпустил рыжую заразу, разворачиваясь к комендантше, — Вы…
— Именно за этим я её и искала, — прямая, худая и строгая Цао Сюин кивнула на оправляющуюся Ларису, — Только ты, как всегда, руки распустил, да угрожать начал.
— Да…
— Всё понятно! — махнули на меня рукой, — Иди своей дорогой! Я разберусь, лично! Слово! Мне все равно больше теперь нечем заниматься…
Действительно. «Жасминная тень» теперь в прошлом. Теперь многое в прошлом.
Уходя, я слышал, как старая китаянка неумолимо сворачивает визгливую Ларису в бараний рог. Морально, конечно, но легче рыжей от этого отнюдь не будет. Если Цао Сюин к кому и относится особенно тепло кроме своей внучки, так это как раз к Викусику. Думаю, теперь можно не переживать за нашего беременного трехметрового ребенка — уж кто-кто, а баба Цао — это баба Цао.
Вскоре уже стою перед озабоченным с ног до головы Темеевым, имея на плечах вместо своих лейтенантских погон — две чужих жены. Мы инструктаж слушаем. Нужно много всего и быстро поднять отсюда наверх, а это работа для Изотова и Салиновских. Доверять лифту — терять неделю, так что воспользуемся мощью советской неосапиантики! Микродевицы могут поднимать много, а товарищ Симулянт — бережно! Грубая, дикая и необузданная мощь дщерей узбекского народа против профессионализма и внимания…
— Заткнись, Витя!!!
Черт, а когда в уши орут — это больно!
Занимаемся погрузочными работами. В моем случае это значит превратиться в туман, обволочь целую груду хрупкой аппаратуры, над которой кудахчет Нина Валерьевна, а затем крайне аккуратно тащить это всё к лифтовой шахте, а затем — наверх. Салиновским легче, там бери больше, таскай дальше, но, тем не менее, на феечек рычат аж три человека, вместо одной Молоко на меня. Я умею таскать вещи, а вот эти лентяйки — нет.
Экспедиция. Одно название, если честно, думаю я, летя с первой порцией груза вверх, на свежий воздух. В манифест перевозимого входит также сама Нина Валерьевна и обнявшиеся сестрички, сидящие у меня в «хвосте» и контролирующие свое барахло, но все молчат, задумавшись о чем-то своем. Беру с неё пример. Мы, в отличие от долбанного Валиаччи, понятия не имеем, что искать, где копать. Какой эффект, какой результат, что к нему должно привести? Ни-че-го. Однако, наша «экспедиция» от этого не становится более бессмысленной. Цель один — стать первыми, кто побывает в центре Дремучего, кто увидит Исток. Да, многие бы могли успеть до нас, но им не отдают приказа. Мало уметь быстро летать, нужно еще и понимать, что ты видишь. А для этого нужны мы. Ну, то есть Нина Валерьевна и её джигиты.
Но всё это фарс, почти слепая надежда на то, что, если мы с Васей стали почти одинаковы, так это «что-то» в центре как-то среагирует на меня. Шансы? Есть. Но еще большие шансы есть на то, что среагирует Машка. Спустится с небесной выси, не желая случайным ударом повредить это «нечто», нужное итальянцу, попробует от нас избавиться вблизи. А мы попробуем от неё. Шансы? Куда выше. Первая приманка — это «нечто», вторая — я, а третья… Палатенцо. В жизни не поверю, что у Машундры, чтоб у неё жопа в космосе расчесалась, нет приказа хлопнуть девушку-призрака. Обязательно есть, потому что Машундра у нас девочка не очень умная, да еще и зараженная моей экспатией. Она сдохнет — и яйца Валиаччи окажутся в моем кулаке в течение суток. Вообще, яйца всех, если так рассудить.
Если бы не «экспедиция», не Валиаччи, не наша заявка, что отправляемся в Дремучий, то нас бы уже штурмовали какие-нибудь части… наших. Родных. Советских. Просто потому, что Прогност для всех — это критически важный ресурс, находящийся не в тех руках. Товарищам в высоких креслах плевать, что это материнские руки. Так что да, будущее Стакомска и сам этот город значат для меня всё меньше и меньше. Он был тюрьмой. Уютной, защищенной, родной. Там, где охраняют тебя и от тебя. Только толку от него, когда барьеры сломаны? Когда городские Эго-зоны работают просто потому, что граждане привыкли к дисциплине, а стакомовцы — нет?
— Ох ты ж нихрена себе! — восклицаю я, аккуратно ставя на асфальт товарища Молоко.
На непроизносимой китайской площади, куда выходит шахта лифта, стоит дирижабль. Наш, советский, один из тех, которые летали высоко над городом, таская на себе ограничители и… явно какие-то ракетные комплексы, потому что на теле этого огромного монстра, заполнившего собой всю площадь, наблюдаются демонтированные стойки. А еще я вижу стоящую с начальственным видом товарища майора, руководящую незнакомыми мне людьми в гражданском. Часть этих людей китайские, но Окалину это ни грамма не смущает. Она явно занята преобразованием летучего чудища, которое в моих глазах является огромной мишенью… ну для всего вообще. Особенно для девочек, болтающихся на земной орбите.