Дядя Джимми, индейцы и я
Шрифт:
— Всё сплошное враньё! — сказал я. — Этот тип сам был членом партии. А теперь корчит из себя святого страдальца. Глаза бы мои не видели!
Чак позвонил своим старым армейским друзьям Биг Эпплу и Джинджеру:
— Ребята! Мы сейчас к вам заедем! Дядя Джимми сегодня угощает!
— А кто он такой, этот дядя Джимми? — услышал я густой бас на другом конце провода.
Я сдался. С этим ничего нельзя было поделать. Я нехотя оделся, выключил телевизор и видеомагнитофон и неожиданно растерялся, не зная, какой же дверью мне воспользоваться. Я сделал выбор в пользу прямого выхода в сад, где карликовый пони Бэбифейса
Бэбифейс и Джимми возглавили колонну на «шевроле». Чак и я тащились за ними в темпе улитки.
— Неужто мы так и будем ехать? — спросил Чак. — Мой спортивный автомобиль ко многому привык, но его коробка передач не рассчитана на скорость пешей прогулки!
— Сначала радовался, а теперь жалуется, — сказал я, — такой подход мне нравится больше всего.
Чак улыбнулся:
— Именно это ты и должен был сказать! Хоть немного тебе угодил и повеселил. Чего же ты всё - таки хочешь? Покончить с собой? Сделай харакири-я бы при этом поприсутствовал! Ничего удивительного, что тебе так не везёт с женщинами. Кому нужен депрессивный поляк? Хорошенькие издалека чуют, когда перед ними чокнутый! Уж в этом я разбираюсь. Поверь мне!
— Откуда тебе знать, кто я и какой? — спросил я. — Агнес меня любила!
Биг Эппл и Джинджер жили в нескольких кварталах от нас, и не прошло и двадцати минут, как мы были на месте.
Всякий раз, когда мой дядя приходит куда - нибудь в гости, он после короткого приветствия сразу же направляется в туалет. Проходит немало времени, прежде чем снова его увидишь. Что уж он там делает — понятия не имею. Но в тот вечер, когда мы в первый раз зашли к друзьям Чака, всё это растянулось во времени как-то особенно надолго: Джимми исчез, и когда я к нему постучался, по другую сторону двери царила мышиная тишина. Только комарики звенели своими нежными крылышками.
Мы сели за стол и принялись пить беспошлинное виски. Бэбифейс у нас трезвенник. Он налил себе в кухне воды из-под крана:
— Прекрасно! Огненная вода жарче, чем солнце, — сказал он, — для настоящего навахо это опасно. Потом его язык всюду разжигает ненависть.
Вся квартира была уставлена бутылками и завалена блоками сигарет. В квартире — две маленькие комнатки без кондиционера, стены пропитаны никотином. Настоящая трущоба, притон, хорошо знакомый мне по тем временам, когда в Польше была запрещена продажа алкоголя до тринадцати часов дня и Джимми скандалил в очередях перед продовольственными магазинами. «Что дают? Мясо или водку?» — был в те времена расхожий вопрос.
Мужчины, пьяные уже с раннего утра, бегали как одержимые в поисках выпивки, кружили по одному и тому же маршруту и сплёвывали на дорогу сухую слюну. Процветала подпольная торговля.
Мы опорожнили полбутылки, и мне пришлось объяснять Биг Эпплу и Джинджеру, кто выиграл
— У нас в тылу с одной стороны немцы, с другой — русские, — сказал я после третьего виски, — и мы для них что-то вроде проходного двора; время от времени они заявляются к нам и говорят: «Здрасте». А мы никак не соберёмся как следует наподдать этим парням под зад!
Бэбифейс сказал:
— Да, похоже, поляки далеко не ирокезы. Если бы все индейцы были ирокезы, бледнолицым никогда бы не удалось отнять у нас нашу землю!
— Чепуха! — сказал Чак. — Тео рассказывал мне, как их отчаянные крестьяне на лошадях и ослах выступали против танков и самолётов. В мужестве им не откажешь. Просто у них не было шансов — так же, как и у нас!
Я бросил взгляд на свои часы — прошло почти тридцать минут с тех пор, как дядя бесследно исчез.
— Может, он принимает душ? — спросил Джинджер. — А то и римскую ванну?
— Не-е, — сказал Бэбифейс. — Он наверняка задремал!
Я поднялся из-за стола. Я должен был успокоить Джшщжера и пошёл проверить, здесь ли вообще Джимми или тайком выскользнул из квартиры. Управлять машиной я больше был не в состоянии, мозг готов был разорваться от нескольких доз спиртного, быстро последовавших друг за другом; я стал видеть все окружающие предметы удвоенными, а то и утроенными, и меня одолела сонливость, как в самые худшие зимние вечера, когда я тосковал по моей Агнес.
Дядя встретился мне в коридоре. Его затянувшееся заседание закончилось, и он как раз собирался ворваться к нам с журналом Джинджера «Вог». Он сказал:
— Этот тип — тотальный извращенец! Это голубое чудовище подтирает себе зад не туалетной бумагой, а красивыми женщинами! Я был бойцом Сопротивления — в самые тяжёлые хозяйственные кризисы, когда в магазинах продавался только хлеб и уксус, я всегда использовал для этих целей партийную газету «Трибуна люду»!
— Дядя! Джинджер не голубой, а трансвестит, — сказал я.
— Что? — спросил он. — В сортах я не разбираюсь, слава богу, уж увольте меня!
Мы снова подсели к нашим индейским друзьям и продолжили пир. Пустые бутылки размножались, как грибы после дождя. Джимми резко изменил программу вечера: никакого автокортежа! Потому что он нюхом учуял новый гешефт и постоянно пинал меня под столом, да так нещадно, что я уже боялся, что мне потребуется новая нога. По крайней мере, старая была вся в синяках.
— Ты только посмотри, — шептал мой дядя, — ни на одном блоке сигарет, ни на одной бутылке виски нет акцизных марок!
— Ну и что! — сказал я. — Ты разве забыл, где мы находимся? У Биг Эппла и Джинджера!
— Эти голубые гады просто спят на деньгах, — сказал он, — а мы судачим с ними, с дикарями, о нашей возлюбленной родине, вместо того чтобы сразу перейти к делу: сколько денег, где и когда?
— Самое главное, мы не сможем сдвинуть наши тарантасы с места, у нас сразу же отберут права, — сказал Чак.
— У меня есть двадцать долларов, — сказал я, — на такси хватит!
Я пересчитал свои купюры. Так двадцать или сорок? Я удивлённо таращился на них, и мне понадобилось немало времени, прежде чем я сообразил, что держу в руках вместе с деньгами фото моего дедушки.