Дядя Зяма
Шрифт:
Но разве Моте Дырка Холодная даст ей прийти в себя?
— Плачь, невеста, невеста-душа, Дай слезам своим волю, Чтобы жизнь была хороша, Чтобы не плакать боле.Капелла подхватывает напев и поддерживает Моте звоном цимбал и бренчанием бандуры, ворчанием медной трубы и визгом скрипки:
— Трё-рё-рё-рём!Это значит: как же иначе? Разве станет Моте Дырка Холодная тебя дурачить?
Но вдруг захныкала флейта самого Моте-маршелока:
— Флю-флю-лю-лю…Именно его флейта как раз ни в чем не уверена, в отличие от целой капеллы отставных еврейских солдат… [131] У этой флейты еврейское сердце. Надо, говорит она, сохранять упование… Наверное, Бог поможет. А пока: флю-лю-лю…
Невеста и подружки заливаются слезами. Разрываясь между солдатским весельем капеллы и еврейской грустью флейты, они и радуются, и боятся. Их бросает то в жар, то в холод. Они прячут свои скривившиеся личики в белые платочки: бу-бу-бу…
131
Среди
Вот это была свадьба так свадьба! Клезмерам Зяма обещал десятку, и это помимо «денег на тарелку» [132] . Поэтому они старались вовсю. По улице далеко разносились веселые и за душу берущие свадебные мелодии, а из Моте Дырки Холодной рифмы так и сыпались, словно из дырявого мешка. Ничего другого ему не оставалось, поскольку его старая флейта давно забастовала. Уж такова скверная природа этой его старинной флейты с мундштуком из слоновой кости. До «золотого бульона» [133] она еще кое-как выдерживает. Потом в нее набирается влага, и, вместо того чтобы дудеть, она начинает только плеваться. Отвинчивает Моте костяной мундштук, смотрит одним глазом сквозь него на лампу, продувает мундштук сперва туда, потом обратно, но флейта все равно только плюется, а свистеть — не свистит. Когда же дело вроде бы налаживается, флейта вдруг начинает хрипеть, как, не рядом будь помянуто, простуженное горло старого хазана, но все равно не свистит. Моте-маршелок впадает в ярость, он проклинает ее, свою старую флейту, как проклинают живое существо: «А, чтоб ей сгореть, этой старой деревяшке, этой дырке холодной!..» Именно поэтому у Моте-маршелока такое «красивое» прозвище: Дырка Холодная.
132
На свадьбе искусство клезмеров в основном оплачивали гости. Время от времени несколько музыкантов обходили гостей, неся перед собой тарелку или поднос для денег, играли персонально тому или иному гостю и получали вознаграждение.
133
В день перед свадьбой жених и невеста постятся. Их пост заканчивается во время свадебного застолья. Первое блюдо, которое подают жениху и невесте, — это «золотой бульон», то есть очень крепкий куриный бульон. Вкушение женихом и невестой «золотого бульона» — важная веха свадебного застолья.
Видит Моте-маршелок, что проклятия не помогают, флейта, его кормилица, лежит, как зарезанный петух, и не свистит. Тогда хватает он ее за костяной мундштук и использует, как капельмейстер — палочку, командуя с помощью флейты клезмерами, сарверами, сватами и девичьими танцами. Постукивает ею в такт своим виршам.
И, как назло, в самом разгаре свадебного застолья, когда гости и сам бедняга Моте Дырка Холодная были уже слегка подшофе, он, выступая а капелла, споткнулся на рифме. Увидев, как обер-сарвер [134] Генех-рыжий выбежал из кухни с большим блюдом фаршированной индейки на плече, Моте-маршелок скомандовал: «Сваты, тихо!» — и величественно взмахнул своей охрипшей флейтой тем жестом, каким Мойше-рабейну [135] , да покоится он в мире [136] , рассек воды Чермного моря [137] . Генех-сарвер так и застыл с блюдом на плече посреди комнаты. Только несколько обожравшихся сватов, из тех, что попроще, все еще стучали вилками. Но и их Моте-маршелок остановил посреди их занятия и строго объявил:
134
Нечто вроде шеф-повара.
135
Мойше наш учитель (др.-евр.) — традиционное именование пророка Моисея.
136
Слова, добавляемые при упоминании скончавшегося знакомого или родственника. В этом контексте звучат несколько иронически.
137
Шмот (Исх.), 14:21.
— Тихо, тихо, сваты! Сейчас я скажу рифму!
Умолкли все, даже обжоры. Ножи остановились в надрезах, вилки застыли на пути ко ртам. Зубы не жуют, глотки не глотают. Шутка ли! Моте Дырка Холодная скажет рифму…
Распрямляется Моте-маршелок и поет с большим апломбом, размахивая своей флейтой:
— Генех-рыжий идет! И тарелку несет с… с индейкой!..Поднялся смех:
— Реб Моте, а где рифма?
— Где рифма? — чешет поэт флейтой в пейсе. — Чтоб я так знал о плохом застолье! Вот только что она, пройдоха, была, черт бы ее батьку побрал!
Но сразу же вслед за этим он вскрикивает, как человек, вдруг нашедший на рынке то, что долго искал:
— Тихо, тихо, сваты, я ее поймал!
…Индейку на тарелке несет!Однако эффект уже пропал в звоне рюмок, стуке вилок, смаковании фаршированной индейки и в насмешках.
— Реб Моте, это прошлогодний снег [138] .
— Реб Моте, надо было сразу говорить!
— Реб Моте, заготавливайте рифму на «харейсес» [139] .
138
В оригинале «холодные фарфл», что плохо переводимо на русский язык.
139
Ритуальное кушанье для праздника Пейсах, смесь тертого яблока с медом, вином, орехами, пряностями, изюмом. Шутка намекает на то, что, во-первых, до Пейсаха еще далеко, так что у незадачливого маршелока будет время подумать. Во-вторых, во время сейдера (ритуальная трапеза на Пейсах) маршелок не нужен. И, в-третьих, самая очевидная рифма на слово «харейсес» — это «холеймес», что означает букв. «сны, грезы», но чаще используется в значении «ерунда, бредни».
— Заквасьте ее в свекольном рассоле! [140]
Однако Моте Дырка Холодная не из тех, кто застревает в грязи в одной галоше. Он сразу очухивается от произошедшего и как ни в чем не бывало объявляет:
— Лековед гагвир ве-гагвире, Ди140
Квашеная свекла — необходимый элемент припасов к Пейсаху.
141
В честь богача и богачки, сватов из града Киева, и в честь жениха, просвещенного господина Мейлеха (идиш). Формально это идиш, но только два служебных слова — один артикль и один предлог — имеют в этой фразе не древнееврейское, а германское происхождение. Это типичный пример «ученого» зачина речи бадхена. В таком зачине древнееврейский язык обозначает высокий стиль приветствия.
142
Букв, веселый (идиш) — название танца.
143
Волынь — историческая провинция на северо-западе Украины. На Волыни находились старейшие еврейские общины Восточной Европы, чьи раввины прославились еще в XVI–XVII вв. Таким образом, маршелок намекает на выдающуюся родовитость киевских сватов.
144
Традиционная речь маршелока (бадхена) представляла собой рифмованную прозу, напоминающую русский раешный стих.
Моте-маршелок выпучивает глаза и блеет:
— Ай, эхад ми йодеа? [145] Один знаю я: Эхад из гакодеш-борех-гу-ву-ву [146] Ни богатых, ни бедных не забывает, Кривых и хро-во-во-мых он выпрямляет. Борех гамокем, бо-во-во-рех гу! [147]И тут он кидается к капелле:
145
Один кто знает? (др.-евр.) — первая строчка из песни, входящей в состав Пасхальной агоды.
146
Один — Пресвятой, благословен Он (смесь идиша и др.-евр.).
147
Благословенно Место (один из эпитетов Всевышнего), благословен Он (др.-евр.).
— Теперь, клезмеры, вместе со мной:
— Гоп-чок, маршелок, На ноге один чулок, Сучок-дрючок, Длинненький лапсердачок! [148]— А теперь, — кричит Моте-маршелок, — я сам! Я сам!
Ай, шнаим ми йодеа? [149] Два знаю я! Два — жених да невеста, хотят пожениться, Сидят и воркуют, голубь с голубицей! Что свадебка им стоила, Бог вернет сторицей! Один гакодеш-борех-гу-ву-ву. Клезмеры, клезмеры, та-ря-рям. Цимбалы-бом и скрипка-бом…148
То же, что арбоканфес.
149
Два кто знает? (др.-евр.) — вторая строчка уже упомянутой песни из Пасхальной агоды. В оригинальном тексте числу два соответствуют Скрижали Завета.
Моте сыплет рифмами, пока не растрясет у народа селезенку [150] . Евреи ведь не каменные: не может быть такого, что Моте рифмует, а они просто так едят. Он поет, а они пьют… Но киевская сватья, «пиковая дама», как ее называет муж, та самая, в честь которой Моте-маршелок выступил с волынским фрейлехсом, она-то как раз очень «интеллигентно» кривится и шуршит своими шелковыми оборками. И ведь оборки-то не то чтобы с иголочки новые. Сватье не нравятся шкловские свадебные церемонии, не нравится маршелок с его хриплой флейтой. На что это всё! Жених обручился с невестой — и кончено дело. Зато киевский сват с круглой, как у ксендза, плешью очень даже хорошо понимает, что он тут делает, — и наслаждается вовсю. Он ест и заливает за воротник совсем не как потомок раввинов, о которых только что свидетельствовал Моте Дырка Холодная. Сват сыплет коммивояжерскими байками. Жених сияет в своем черном суконном сюртуке, который сидит на нем как влитой. Но прежде чем попробовать что-нибудь, он шевелит усиками, как большая мышь, готовящаяся впиться в сыр. Это не нравится Гнесе. Она бледна. Шикеле, ее двоюродный брат, со своими близорукими глазами, со своей грустной влюбленностью, появляется перед ее взором из дальней дали, из темной лавки дяди Пини в Погосте, и, кажется, он ищет ее…. Его письма и записки она давно сожгла, но черные шелковые оборки надутой сватьи шуршат, как эти сожженные листки… Нет, просто так все это не кончится. Он еще вылезет из своей погостской грязи, этот Шикеле… Он снова начнет ее беспокоить своими записочками. Он будет повсюду искать ее своими близорукими глазами. Но она-то уезжает. Совсем скоро уедет в Киев. Ах, скорей бы уехать в Киев, далеко-далеко отсюда. И тогда… Все будет хорошо.
150
То есть гости пустились в пляс.