Дягимай
Шрифт:
Но гости скромничают: топчутся в нерешительности около столов, пялятся на свисающую с потолка пластмассовую люстру, на стены, увешанные портретами, фотографиями передовиков колхоза, лозунгами, один из которых, приветствующий участников социалистического соревнования, только что начертан. Пока гости рассаживаются, скрипят стульями, зал читальни постепенно наполняется хозяевами: заведующими животноводческих ферм, учетчиками, руководителями подотделов, конторскими служащими и парой-другой почетных колхозников.
— Вот теперь-то можно будет и начать, — говорит Андрюс Стропус, по-хозяйски устроившись за столом. Рядом с ним усаживаются остальные дягимайцы (хозяева — напротив), а на самом краю — Бируте Стиртене, к которой пытается присоседиться Юргита, но Юркшайтис начеку.
— Нет, нет, товарищ Гиринене, — громко протестует он, уважительно взяв ее под руку. — Для прессы у нас специальная ложа. Будьте любезны, прошу прощения…
— Может, без церемоний, товарищ Юркшайтис? — противится Юргита.
— Нет, нет, с церемониями, товарищ Гиринене, непременно с церемониями. В природе только потому и существует гармония, что каждый занимает свое место. А ваше место рядом с уважаемым товарищем Стропусом. Сейчас вы сами убедитесь, как здесь хорошо и удобно, сейчас убедитесь…
Ну и лиса же этот Юркшайтис, думает Юргита, усаживаясь рядом со Стропусом и косясь на пустую тарелку и свободное место слева от себя.
Все становится ясным, как только появляется Аполинарас Малдейкис, который после собрания куда-то ненадолго отлучился.
— Сюда, сюда, милости просим, товарищ секретарь, — обращается к нему Юркшайтис и ведет его к Юргите, с трудом неся свое увесистое брюшко.
Аполинарас Малдейкис приятно удивлен. Так счастлив, так взволнован неожиданным соседством, но артист он никудышный, да и вся режиссура шита белыми нитками.
— Простите, я должен был срочно позвонить одному человеку, — начинает он объяснять, смущенный насмешливым взглядом Юргиты.
— Это вполне понятно. Даниелюс тоже звонит мне, когда где-нибудь задерживается, — притворяется простушкой Юргита.
— А я жене не звоню. Зачем ей зря нервы дергать? «Почему не отозвалась? Куда уходила? Почему у тебя такой голос?..» Черт знает, что только в голову не придет. Когда друг другу доверяют, телефонные звонки ни к чему.
— И вы, товарищ Малдейкис, в самом деле никогда, соскучившись, не бросаетесь к трубке, не звоните, чтобы услышать голос любимого человека?
— Н-даа… иногда бывает. Но меня волнует больше близость женщины, чем ее голос.
Юргита не успевает ответить: вдруг встает Донатас Юркшайтис и произносит первый тост. За социалистическое соревнование, за прекрасных гостей — дягимайцев, за разум и сердце Лаукувского района — товарища Аполинараса Малдейкиса.
Скрипят отодвигаемые стулья, у стола вырастает стена тел. Звенят рюмки.
Аполинарас Малдейкис игриво улыбается и, держа рюмку в руке, кланяется во все стороны. Деликатно отхлебывает глоток и первый садится, увлекая своим примером послушную пока что его авторитету застольную братию.
С минуту-другую слышен только звон ножей и вилок, то тут, то там заглушаемый несмелым гулом голосов, в котором звучат щедрые похвалы умелым хозяйкам, так вкусно и изобретательно приготовившим уйму закусок.
— Вот у кого должен учиться наш общепит, — говорит Аполинарас Малдейкис, как бы вписывая свои слова золотыми буквами в несуществующую кулинарную книгу отзывов колхоза «Передовик».
— Погодите, товарищ секретарь, это только цветочки, — весь светится Донатас Юркшайтис, подперев край стола своим увесистым брюшком. — Ягодки будут, когда на стол начнут подавать горячие блюда.
— И у нас в Дягимай ягодки не хуже ваших, уж вы не выхваляйтесь, — не выдерживает самолюбивая Рута Бутгинене.
Самое время и Андрюсу Стропусу сказать ответный тост. За замечательные традиции соцсоревнования, за хлебосольных хозяев, за руководителей обоих районов — глубокоуважаемого товарища Даниелюса Гириниса и Аполинараса Малдейкиса, оказавшего нам большую честь своим присутствием за этим столом.
Все выпивают стоя. Малдейкис снова кивает во все стороны, отхлебывает из рюмки (на сей раз до половины) и медленно садится, как бы нечаянно задев рукой бедро Юргиты.
— Ой, извините… ради бога, извините… Прошу прощения, — вполголоса повторяет он, виновато потупив взгляд.
После пятого тоста (на стол уже поданы и горячие блюда) все навеселе.
— В прошлом году не хватило сантиметра, чтобы положить ваш «Передовик» на лопатки, — уверяет Юркшайтиса Стропус, навалившись на стол. — Только одного сантиметра…
— Да брось ты, Андрюс… Оба колхоза, можно сказать, идут ноздря в ноздрю, нечего мелочиться, — добродушно приговаривает Юркшайтис. — Если кто-то тебя и превзошел, то разве что я своим брюшком.
— Нет, нет, не хватило сантиметра, — не сдается Стропус. — Но нынче у нас другой разговор пойдет, товарищ Юркшайтис. Разве я не прав, товарищ Бутгинене?
— Да чего с ними долго разговаривать, — хорохорится Рута, удобно устроившись справа от Стропуса. — Не будь у вас такого благодетеля-покровителя, как ваш бывший председатель колхоза товарищ Багдонас, мы бы вас давно обскакали. Он ваш колхоз за своей теплой пазухой держит, вот он где, этот сантиметр.
— Не поминайте имени господа всуе, товарищ Бутгинене, — вежливо предупреждает Юркшайтис. — Ваш колхоз тоже получает все, что ему нужно. Стропус умеет постоять за себя. Так что не жалуйтесь. Не подкидыши, нет. Положим, нас кто-то и держит за теплой пазухой, как вы здесь изволили безответственно выразиться, но такие стройки, какие затеяли вы, нам уж точно не под силу. Два животноводческих комплекса, Дом культуры… Колоссально! — добавил он по-русски.