Дьявол в музыке
Шрифт:
– Моцарт! – просиял Донати. – Любимый автор Орфео!
– Я не лучшем состоянии, - пробормотал Флетчер, который и правда позеленел. – Я скомкаю всю песню. Быть может, завтра.
– Не беспокойся. – Лючия сжала его руку своей. – Всё будет хорошо.
– Проведи меня в музыкальную, Себастьяно, - попросил Донати. – Я хочу аккомпанировать Орфео, как раньше.
Себастьяно провёл учителя и усадил за инструмент. Все остальные собрались вокруг. Лючия всё ещё держала Флетчера за руку. Донати сыграл начальные аккорды. Орфео сделал вдох и запел:
Мир и покой твой я охраняю
Радости милой я разделяю…
– Браво! – Донати перестал играть и зааплодировал. – Это мой ученик! Это его голос!
Никто не проронил ни слова. Все ошеломлённо уставились на певца – это был не Флетчер, а Джулиан Кестрель.
– Ты! – взорвался МакГрегор. – Ты Орфео!
– Я – Орфео, - сердце Джулиана колотилось. Он не мог смотреть на маркезу.
– Но, Боже правый! – гремел доктор. – Не хочешь же ты сказать, что проделал весь этот путь, чтобы охотиться сам на себя?
– Не на себя. На убийцу маркеза, а я был единственным, кто точно знал, что это два разных человека. Как видите, я был в уникальном положении – мне требовалось раскрыть убийство, не став обвиняемым раньше этого.
– Но постой! – МакГрегор свёл брови. – В ночь праздника я видел тебя на балконе библиотеке, когда Орфео пел на южной террасе. Как ты оказался в двух местах сразу?
– Это овеянная годами традиция комической оперы – я поменялся одеждой со слугой. Брокер вышел на балкон в моём фраке и шляпе и с подкладками, что сделали его выше. Свет падал позади него, так что вы видели лишь силуэт. Брокер смог повторить мою походку и стойку достаточно правдоподобно, чтобы вы ошиблись, увидев меня с расстояния. А пока все искали Орфео на южной террасе, Брокер побежал на север и прыгнул в озеро. Там он оставил белый клочок ткани на ветке – это знак, показывающий мне, что он спасся.
Джулиан повернулся к Лючии. Она улыбнулась, и узнавание, которое она так долго скрывала, просияло на её лице. Он подошёл к девушке и взял её за руку.
– Моя дорогая Барбарина, как я могу отблагодарить тебя за то, что ты сделала? Если бы не твоя храбрость, твоя преданность и вера в меня, я бы уже был в тюрьме, убийство осталось нерешённым, а Карло творил бы злодейства, какие бы пожелал. Всё, что случилось сегодня, - твоя заслуга.
– Простите, я что я была так жестока, - ответила она. – Я не хотела, чтобы вы выдали себя. Чем дольше я молчала, тем больше времени было у вас на поиски настоящего убийцы.
Гримани был белым от ярости.
– Синьор Кестрель, вы арестованы именем императора Австрии и вице-короля Ломбардо-Венеции, - он повернулся к солдатам. – Заковать его в наручники и бросить в тюрьму!
– У нас нет ордера! – замялся Занетти.
– Я отвечаю за это! – зарычал Гримани.
– По какому обвинению я арестован? – спросил Джулиан.
– За препятствование полицейскому расследованию.
– Правда? – де ла Марк весело поднял брови. – А я думал, что раскрытые мистером Кестрелем убийства оказали расследованию какую-никакую помощь.
– Должен сказать, - с сочувствием обратился к Гримани доктор, - Я понимаю, что вы хотите разорвать Кестреля на части. Мне это чувство знакомо. Он провёл нас всех в танце, какого я прежде не видел. Но он не преступник. И у него есть могущественные друзья – например, маркез Мальвецци.
Валериано вошёл к непривычную себе роль, подобно опытному исполнителю, которым и был.
– Конечно, мне предстоит обсудить это с вице-королём.
– А мне – с британским консулом, - вставил Сент-Карр. – И послом.
– Я уже слышал о ваших знакомых! – выплюнул Гримани. – Дьявол со всеми ними! – он махнул рукой. – Отведите его в тюрьму!
– Синьор комиссарио, - пробормотал Джулиан. – Не будет ли вам немного неловко объяснять генеральному директору полиции, что ваш главный подозреваемый был вашим соратником в расследовании?
– Вы никогда не были моим соратником! Я терпел вас – и не более!
– Не думаю, что генеральный директор увидит это в таком свете. Вы можете сделать вид, что с самого начала раскрыли во мне Орфео, но подозревали, что я невиновен, а потому держали здесь, как непосредственного свидетеля последних дней маркеза Лодовико.
Ноздри Гримани раздувались. Джулиан ждал. Всё это время он остро ощущал присутствие маркезы в углу комнаты, но не видел её. Наконец, он набрался смелости и повернулся к ней. Но голос Гримани вернул его назад.
– Прежде чем я что-нибудь решу, я хочу получить ответы. Почему вы сбежали в ночь убийства маркеза?
– Я ничего не знал об убийстве. Я услышал о том, что маркез мёртв лишь спустя несколько дней. Мы с ним несколько раз ссорились, и я решил, что наши характеры разняться настолько, что мы никогда не станем ладить.
– Вы продолжали практиковаться?
– Нет.
– Почему, если ваш голос бы многообещающим?
– Мне было бы непросто найти учителя, способного сравниться с маэстро Донати, - сказал Джулиан более спокойно. – И я никогда так и не принял идею выступать на сцене. Меня захватил энтузиазм маркеза, гениальность моего наставника и собственная любовь к музыке.
– Вы выказываете такое почтение к маэстро Донати, - усмехнулся Гримани. – Тогда почему бросили его в ночи, даже не попрощавшись?
– Вы правы, - печально признал Джулиан. – Это было вопиющей невежливостью. Прошу прощения, маэстро.
– Ты его получил, сынок, - в голосе Донати слышалось едва различимое веселье.
Джулиан испытал прилив привязанности.
«Мой дорогой маэстро, - подумал он, - вы всегда знали, что я что-то скрываю!»
– И всё же, - задумчиво сказал Донати, - мне жаль, что обучение пошло прахом.
– Вовсе нет, маэстро. Вы научили меня не только петь, но и слышать и понимать музыку, чего я не умел прежде. Вы научили меня тому, что такое быть артистом. Я навсегда запомнил это и благодарен вам.