Дьявол в музыке
Шрифт:
– Но это в его интересах, – Джулиан понизил голос, помня, что в любом собрании в Милане могут найтись шпионы, – ведь права обвиняемого в политическом преступлении сильно урезаются?
– Я об этом не подумала, – медленно произнесла она. – И политический мотив помог бы добиться приговора – если он найдёт Орфео. Я знаю, комиссарио твёрдо намерен раскрыть это преступление. Он думает, что это поможет его карьере, и дерзну предположить, что он прав. Но то же самое честолюбие не позволит ему досаждать опасными вопросами важным людям. А вы, синьор Кестрель, доказали, что не страдаете от этого порока.
Джулиан поклонился.
Она улыбнулась.
– Без лишних слов – я принимаю ваше предложение. Я вся в вашем распоряжении. Расскажите, что я должна делать.
Перед глазами Кестреля пронеслись картины, никак не связанные с расследованием.
– Для начала, не будете ли добры рассказать мне всё, что знаете об Орфео?
– Конечно. Но сперва позвольте мне отвлечься на минуту – я совсем забыла о гостях.
Пока она обменивалась любезностями с новоприбывшими, Джулиан посмотрел на ложу справа от них. Священник средних лет бесстыдно флиртовал с дамой, что сидела в центре этой ложи. Когда он ушёл, его место занял молодой мужчина с густыми чёрными бровями и усами. Он не занял заветного места подле хозяйки, но стоял, опёршись о него и глядя на сцену через маленький цилиндрический монокль. Джулиан уже собирался отвернуться, как кое-что привлекло его внимания. Делая вид, что поглощён оперой, он принялся изучать этого человека уголком глаза.
Ему было двадцать пять-тридцать лет и у него были искусно уложенные чёрные кудри, смуглое лицо и ослепительно-белые зубы. Усы были тонкими и хорошо подстриженными – Джулиан заподозрил, что незнакомец уделяет им много внимания. На континенте, как и в Англии, усы носили почти исключительно военные. Но непринуждённая и свободная поза этого человека совершенно не походила на осанку офицера.
Вернулась маркеза.
– Вы спрашивали меня об Орфео. Боюсь, я не могу рассказать многого. Я никогда не встречалась с ним и не слышала его пения. Лодовико иногда упоминал его ещё до того, как привёз на виллу, но он просто хвалил голос и строил воздушные замки.
– Он никогда не хотел, чтобы вы послушали Орфео?
– О, нет. Он ни с кем не хотел его делить. Он был безумно влюблён в него.
Джулиан не смог бы поднять брови выше.
– Я потрясла вас, синьор Кестрель? – спросила она с улыбкой.
– Чрезвычайно, маркеза. Я не могу убедить себя, что мужчина, что мог называть вас своей женой, мог быть «влюблён» в тенора… или кого угодно ещё.
– Я не имею в виду «влюблен», как мужчина может быть влюблён в женщину. Но такая любовь мало интересовала Лодовико – для него она была чем-то вроде голода или жажды, которую нужно утолять. А голос Орфео доводил его до слёз – сладкой боли и восторга. Кажется, такое называют меломанией – однажды я слышала это слово от доктора. Лодовико страдал ей. Он действительно был немного помешан на музыке, – она задумчиво покачала головой. – Любопытно, что он никогда не имел любовницы-певицы. Его страсть была совершенно целомудренной. Однажды он сказал, что сочетание любви и музыки очень опасно.
– Каким образом?
– Я не знаю. Как химикаты, что склонны взрываться.
– Вы думаете он говорил это, исходя из своего опыта?
– Если так, то это было очень давно, задолго до нашего знакомства.
Джулиан снова посмотрел на усатого мужчину в соседней ложе. Тот отложил свою оперную подзорную трубу, чтобы поговорить с хозяйкой, а теперь демонстративно пожал плечами, растопырив пальцы и опустив уголки рта. Этот жест выдал его не хуже паспорта.
– Кто этот француз в ложе справа? – спросил Джулиан.
Маркеза не стала поворачиваться. Вместо этого она будто случайно подняла свой веер из слоновой кости с зеркальными гранями. Её глаза загорелись, и она улыбнулась так, что Кестрелю внезапно захотелось сбросить француза в партер вместе с его усами.
– Это месье де ла Марк. Он очень обаятелен и наделён удивительным музыкальным слухом. Он может, единожды услышав мелодию, точно называть все ноты, а когда оркестр фальшивит, де ла Марк точно знает, как должно быть правильно, и кто именно из музыкантов оплошал. Почему вы спрашиваете о нём?
– Я предполагаю, что он вас знает.
– Он мой друг, – отблеск в глаза француза позволял предположить, что тот был или стремился быть кем-то большим. – Он очень забавный. Мы говорим по-французски, и он рассказывает мне новости из Парижа.
Джулиан в последний раз посмотрел на де ла Марка, чей глаз опять приклеился к подзорной трубе, а потом спросил:
– Больше вы ничего не можете рассказать мне об Орфео?
– Нет, – её лицо помрачнело. – Немного у нас надежды найти его, верно? Он может быть в Англии, в Америке… Он может быть даже мёртв. Мы просто обманываем себя – вы, комиссарио Гримани и я. Что толку искать человека-тень, у которого нет ни лица, ни имени, ни прошлого, ни будущего?
– Я знаю, это выглядит неразрешимой задачей. Но подумайте и о том, что мы знаем – Орфео – англичанин, сейчас ему примерно двадцать пять, он тенор и провёл шесть недель на озере Комо зимой 1821-го – это значит, что он не сможет доказать, что в те дни был где-то ещё.
– Но где во всём мире искать его?
– У графа Карло хорошая идея – обратиться к ищейкам с Боу-стрит, чтобы они искали его в Англии – но я не могу представить себе, чтобы его выдали миланскому суду. Но прежде чем мы начнём обшаривать все стороны света, стоит начать с места преступления, того, где Орфео видели в последний раз – виллы.
– Но это последнее место, где его можно найти.
Джулиан иронично усмехнулся.
– Если только он на наделён удивительным чувством юмора и почти лишён здравого смысла. Но там могут найтись какие-то следы, что так и не обнаружили, или воспоминания рыбака или слуги, что можно заполучить. Ведь вилла теперь ваша?
– Да, хотя после меня она вернётся Ринальдо или его сыну. Лодовико хотел, чтобы я получила виллу – он знал, что я любила её, но не хотел лишать свою семью.
– А при жизни мужа вы знали, что унаследуете виллу?
– Да, синьор Кестрель. Он рассказывал мне о завещании, – спокойно отозвалась она и добавила. – Мне выслать вам карту, чтобы вы могли посчитать, за какое время можно добраться от Бельгирата до виллы в ночь убийства?
– Нет, благодарю вас, маркеза, – вежливо отозвался он. – У меня уже есть карта.
Музыкальный шквал возвестил конце первого действия. Зрители в партере принялись зевать, кашлять, спорить, вытягивать ноги и здороваться со знакомыми, сидящими в другом конце зала. Гости в ложах отвлеклись на беседы с друзьями, пока лакеи несли мороженое, передавали записки и опустошали горшки.