Дьявол в музыке
Шрифт:
– Ты можешь предположить, когда её принесли?
– Вечером её не было. Кто-то должен был оставить её ночью.
– А кто принёс её маркезу?
– Я, синьор, но я не видел, как он её открывал, - лицо Эрнесто потемнело, - но я знаю, что там было что-то скверное, потому что настроение потом у господина было дурное.
– Что значит «дурное»?
– Он был очень вспыльчив и беспокоился, синьор. А до того был в прекрасном расположении духа! Он был очень счастлив, когда каждый день ездил на виллу послушать, как поёт синьор Орфео. – Эрнесто склонился к Джулиану и доверительно понизил голос. – Но кое-что ещё всегда поднимало ему дух, синьор. Я никому об этом не говорил, потому что господин явно хотел держать это в тайне.
– Что же?
– Он писал музыку, синьор. Иногда я замечал, как он сидит за грудой бумаг, кусает перо и ерошит волосы, будто настоящий композитор. Но когда я подходил, он тут же прятал то, что писал, будто не хотел, чтобы я видел.
– А откуда ты знаешь, что это была музыка?
– Потому что он не прятал заметки, синьор. У господина была привычка писать или рисовать на любом куске бумаги, что окажется под рукой. В нём было столько жизни, он никогда не мог усидеть на месте. Когда мы возвращались с озера, он сразу садился за музыку. Он черкал на всем – газетах, обёртках от покупок, счетах. Как будто это преследовало его. Так что я уверен, что он писал музыку – быть может для того, чтобы на неё пел синьор Орфео.
– У тебя не сохранилось этих заметок?
– Нет, синьор. Я подумал, что хранить их незачем. Господин всегда просто выбрасывал, а я, если находил, делал то же.
Джулиан ненадолго задумался.
– А что стало с его произведениями после смерти? Их не нашлось среди бумаг маркеза?
– Я не знаю, синьор. Бумаги – это было не моё дело.
– Кто их разбирал?
– Я думаю, это граф Карло, синьор. Он был душеприказчиком у моего господина.
Это показалось Джулиану любопытным.
– Я думал, маркез Лодовико и его брат не ладили.
– Они ссорились из-за политики, синьор. Но мой господин доверял графу Карло в денежных и семейных делах. И всегда говорил, что у графа Карло ясный ум, который он обращает к дурным делам.
– Стало быть, они ладили, несмотря на политические разногласия?
– Я бы не сказал «ладили», синьор. Но… вы понимаете, кровь не водица.
Джулиан подумал, что кровь Мальвецци, возможно, похожа на водицу больше чем у иных. Семейные узы не мешали Лодовико тиранить своего сына или отнять детей у Франчески. Если он доверил своему брату и давнему политическому противнику быть своим душеприказчиком, то лишь из упомянутой Эрнесто «гордости» – маркез не верил, что кто-то осмелится навредить ему. А человек, что считает себя неуязвимым, на самом деле очень уязвим.
– Вы играете в таро? – спросил Карло, наливая Джулиану стакан вальтеллинского вина.
– Да. Благодарю вас. – Со стаканом в руках Джулиан подошёл к одному из высоких, узких окон, что пропускали скудные порции света в маленький кабинет со стенами, обшитыми деревянными панелями. Солнца сегодня не было, но даже скупое освещение создавало отблески в красной глубине вина.
Карло поднял свой стакан.
– За ваше здоровье, мистер Кестрель – боюсь, сейчас это не пустые слова. Вы не возражаете, если мы будем говорить по-английски? У меня мало возможностей практиковать его.
– Нисколько. Но не думаю, что вам требуется практика, синьор граф.
Карло поклонился. Он и правда говорил очень бегло, хотя не без акцента.
Джулиан попробовал вино.
– Очень хорошее.
– Рад, что вам нравится. Красное вальтеллинское – лучшее из местных вин. Прошу, садитесь. – Карло пригласил его к паре прямых деревянных стульев, чьи кожаные спинки были усеяны железными заклёпками. – Мой вопрос о таро не был праздным. Карта «Колесо Фортуны» сполна отражает мою жизнь… и, в немало степени, говорит о наших отношениях с Лодовико.
– Я хотел бы послушать об этом.
– Не секрет, что наши взгляды на политику расходились. Он с юности говорил, что я перешёл на сторону черни – потому что я верил в необходимость парламента и научного прогресса. Конечно, пока Миланом правили австрийцы, требовать этого было бесполезно. Но когда пришли французы… О, это были бурные дни, мистер Кестрель! Я понимаю, восхвалять Наполеона в присутствии англичанина – пустая трата времени. Но вы, англичане, уже столетиями избираете представителей в своё правительство и не можете представить, каково было нам вкусить подобное. У нас был сенат и совет, созванные из наших сограждан – чего нельзя сказать о нынешних законодателях – и государственные дела оказались в наших руках. У нас были писаные законы, люди имели права и понимали их. У нас появились школы, общественные сады, расцвели искусство и наука. Если бы не война, что вытягивала наши деньги и убивала молодёжь, мы бы решили, что наступил Золотой век.
– А потом Колесо Фортуны повернулось вниз?
– Именно так. Долгие годы мне казалось, что я выбрал не только правильную, но и победоносную сторону. Я занял высокий пост, женился, завёл семью. Лодовико никак мне не препятствовал. Должен признаться, что ожидал иного.
Джулиан чихнул в носовой платок.
– Чего же?
– Я приобрёл виллу… ту, где его потом убьют. Лодовико хотел заполучить её себе. Ей владела семья Дельборго – наши давние соперники. Лодовико всегда говорил, что та вилла по праву входит в древние феодальные владения Мальвецци, и долгие тяжбы смогли разорить Дельборго. Они обязались продать виллу, но я думаю, что Оттавио Дельборго скорее сжёг бы её, чем позволил попасть в руки Лодовико. Он продал её мне, просто назло моему брату.
Джулиан откинулся на спинку, вытянул ноги и положил лодыжки одну на другую. Увы, ни эта, ни какая-либо другая поза не могли сделать пребывание на таком стуле удобным – он словно был создан ненавистником долгих бесед.
– Мне интереснее не то, почему Дельборго продал виллу вам, а почему вы её купили. Вы не могли не понимать, что это приведёт вашего брата в ярость.
– Наши отношения вряд ли могли стать хуже. Но на деле я не заботился о том, что может чувствовать или желать Лодовико. Я родился на берегах этого озера и вырос здесь. Мои первые воспоминания – это солнце, встающее из-за этих холмов и мои попытки научиться ходить в лодке по его водам. Была ли за городом другая недвижимость, которую я хотел бы купить? Конечно. Но когда я узнал, что эту виллу выставили на продажу, моё сердце было отдано ей.
Я годами перестраивал и обновлял её, превращая жалкую оболочку в жемчужину классического искусства. Я переделал сады в английском стиле. Нужно будет показать их вам – Беатриче сказала, что они остались такими же, как были. Я часто бывал там – сперва смотрел, как идут работы, потом наслаждался результатами. Лодовико дулся на меня – я не могу подобрать другого слова – в своём замке на утёсе. Вот такая живописная картина – два брата живут в двух шагах друг от друга, но и словом не перемолвятся.