Дьявол в музыке
Шрифт:
Себастьяно встревожился, когда на него обратили внимание и нахмурился ещё сильнее.
– Мы здесь не для того, чтобы обсуждать здоровье синьора Кестреля, - отрезал Гримани. – Маэстро, я – комиссарио Гримани. Я здесь, чтобы расспросить вас об убийстве Лодовико Мальвецци.
Донати вздохнул.
– Я постараюсь ответить так хорошо, как смогу, синьор комиссарио.
– Вы можете идти, - бросил тот Себастьяно.
– Комиссарио Гримани велит вашим «глазам» уйти, маэстро, - подсказал композитору Кестрель.
– Мне не нужен толкователь, синьор Кестрель, - отрезал Гримани.
– Я толкую не для вас, синьор комиссарио.
– Спасибо, синьор Кестрель, - поспешно вставил Донати. – Себастьяно, ступай и отрабатывай messa di voce[32]. Позже я тебя послушаю.
– Да, маэстро, - Себастьяно вышел.
– Я не вижу причин вам оставаться здесь, мистер Кестрель, - сказал Гримани.
– Ни единой, - согласился Джулиан, - я с большей охотой поговорю с маэстро Донати, когда вы уйдёте.
Комиссарио сверкнул глазами. Они оба понимали – Гримани не хочет, чтобы композитора расспрашивали без него.
– Думаю, вам стоит остаться, - сдался следователь, - Но будьте добры, не задавайте неуместных вопросов. Итак, маэстро, давайте начнём.
Донати терпеливо рассказал, как Лодовико убедил его поехать на озеро Комо и учить юного английского тенора, чью личность держат в тайне. Гримани немедленно спросил:
– Орфео говорил вам, откуда именно из Англии он приехал?
– Нет. Он никогда не говорил об Англии.
– Долго ли он жил в Милане, когда его встретил маркез?
– Я не знаю. Наверное, совсем недолго, ведь, когда маркез впервые привёл его ко мне, он ещё учил миланский. Но через несколько недель, когда мы собирались на озеро Комо, он уже говорил бегло.
– Где он жил перед тем, как оказаться в Милане?
– У меня сложилось впечатление, что во Франции.
– Почему вы так думаете?
– Я пытаюсь вспомнить, - Донати наморщил лоб. – А, конечно. Я сказал ему, что его акцент больше похож на французский, чем на английский, и он ответил, что выучил французский прежде итальянского. Так что я предположил, что раньше он жил во Франции.
– Вы не рассказывали об этом при расследовании, - обвиняюще указал Гримани.
– Меня никто не спросил об этом, синьор комиссарио, - взмолился композитор, - и я никогда не думал, что это важно. Много англичан ездит и во Францию, и в Италию.
– Уверены ли вы вообще, что он англичанин? – спросил Гримани. Глаза маркезы расширились. Она перевела пытливый взгляд на Донати.
– Маркез казался совершенно уверен, - медленно произнёс композитор. – Я никогда не задумывался об этом после нашего первого разговора. Хотя должен сказать, в нём совершенно не было английской надменности – простите, синьор Кестрель.
– Виновен по всем пунктам, маэстро, - с улыбкой отозвался Джулиан.
Гримани удостоил его испепеляющего взгляда.
– Маэстро, вы можете предположить, что Орфео намеренно ничего не рассказывал о себе?
– Он был очень сдержан, - позволил себе признать Донати, - Я думаю, он чувствовал свою зависимость от маркеза. Кажется, англичане куда больше стыдятся бедности чем мы. С Орфео мы почти всегда беседовали о музыке. Его очень интересовали упражнения голоса, и обсуждать с ним и маркезом такие приёмы было очень полезно. Также он любил поговорить об орнаментике – сколько её должно быть и стоит ли композитору о ней заботиться или можно доверить певцу импровизировать…[33]
– А политика? – оборвал его Гримани. – Говорили ли он что-нибудь о разных формах правления, о восстаниях в Неаполе или Пьемонте?
– Насколько я помню, нет, синьор комиссарио.
Гримани велел описать последний день в жизни Лодовико. Донати рассказал, что маркез приехал на виллу к началу утренних уроков Орфео один, без слуг, и сказал, что переночует здесь же. Он был чем-то взволнован, вспыльчив и винил Орфео в том, что тот ночью приходил в замок. Орфео признал, что проник за ворота, открыв их ключом, что нашёл на вилле, но отрицал, что в него было свидание с Лючией.
– Я не сомневаюсь, что он говорил правду, - сказал Гримани. – Теперь мы можем сказать, зачем он туда ходил – оставить посылку в перчаткой и запиской.
– Но синьор комиссарио, - начал Джулиан, - посылку нашли за воротами замка. Орфео был внутри – фактически, для этого он украл ключ. Зачем ему тогда оставлять посылку снаружи?
– Это очень просто, синьор Кестрель, - ответил Гримани, - Орфео собирался совершить покушение на маркеза Лодовико ночью, но ему не удалось. Тогда он составил иной план – с использованием перчатки и записки, чтобы выманить маркеза в беседку следующей ночью. Он оставил их перед воротами, чтобы маркез не догадался, откуда они взялись.
– Это возможно, - признал Джулиан. – А что-то, кроме ночного визита в замок связывает Орфео с посылкой?
– Довольно и этого. Никто другой не уходил в замок той ночью. Продолжайте, маэстро.
Донати описал ссору Орфео и Тонио, а потом дрожащим голосом поведал, как нашёл тело маркеза в беседке на следующий день и как граф Раверси убедил всех держать убийство в тайне. Сам комиссарио неохотно ответил на несколько вопросов Джулиана о состоянии тела.
– Не нашлось ли улик, что указывали бы на то, как убийца пришёл или ушёл? – спросил Кестрель.
– Ему не нужно было «приходить», - ответил Гримани. – Он уже был на вилле. А что касается того, как он ушёл, то за воротами сада полиция нашла следы копыт и лошадиный навоз. Вероятно, там ждал конь, но не маркезов – тот был в стойлах «Соловья». У Орфео была лошадь, что ждала его, дабы облегчить побег.
Карло сдвинул брови.
– Тогда не мог ли кто угодно другой приехать на виллу верхом и убить моего брата?
– Он бы не смог проникнуть в сад, - возразил Гримани, - ведь ворота запираются на ночь.