Дьявол в музыке
Шрифт:
– Наверное, должен был, - вежливо отозвался Валериано, - но не достиг.
– Вы выезжали и в прошлую ночь?
– Да. Меня очень обеспокоило письмо маркеза Лодовико. Мне было очень тяжело осознавать, что я принёс скорбь и унижение той, кого люблю больше всех на свете. Я знал, что не усну, а тогда не сомкнёт глаз и она. А ей очень нужно было поспать – у неё под глазами были синяки от усталости, как у маленькой девочки. Так что я отправился на воздух.
Джулиан наклонился вперёд и мягко проговорил:
– Причина её несчастий жила прямо на другом берегу озера. Как вы могли воспротивиться искушению поехать и увидеть маркеза – чтобы убедить или заставить его изменить мнение?
Валериано слегка откинул голову назад, будто хотел отвести взгляд, но не смог.
– У меня было искушение, - прошептал он, - но я не поддался ему.
Джулиан выжидающе помолчал, давая ему шанс продолжить. Но на Валериано это не сработало, так что Кестрель заговорил вновь:
– Как я понимаю, вы уже бывали на вилле Мальвецци?
– Да. Маркез Лодовико приглашал меня спеть летом 1819-го.
– Вы бывали в мавританской беседке?
– Вероятно, да. Я помню, что мне показывали сады.
– Не может ли случится, что в ночь убийства, вы оставили свою лошадь у ворот сада?
– Я же говорил, что не приближался к вилле – именно потому что иначе поддался бы желанию увидеть маркеза.
– Но ведь в вилле никакой опасности не было. Он жил в замке, а на виллу приезжал только днём.
Валериано поморгал миг, а потом осторожно проговорил:
– Мне было неоткуда знать это. Это была его вилла. Он мог быть там.
– Вы когда-нибудь видели дамскую оперную перчатку, украшенную узором из зелёного шёлка в виде листьев мирта и рубиновым сердцем, пронзённым бриллиантовой иглой?
– Нет, - Валериано удивлённо поднял брови, - почему вы спрашиваете?
– Я расскажу об этом в другой раз. Видели ли вы кого-нибудь, приближающегося к вилле Мальвецци в ночь убийства по земле или в лодке?
– Нет. Но было темно, а я никого намеренно не высматривал.
– Долго продолжалась ваша конная прогулка?
– Я думаю, что несколько часов.
– И когда вы вернулись?
Валериано стал неестественно встревожен. Он посмотрел на Джулиана, как фехтовальщик, ожидающий следующего движения своего соперника.
– Я не помню. Довольно поздно.
– Что произошло потом?
– Я пошёл спать, синьор Кестрель.
– А синьора Аргенти также была в постели?
– Да, – ответил Валериано после очень краткой паузы.
– Она запомнила эту ночь совсем по-другому, синьор Валериано. Она сказала, что проснулась, увидела, что вас нет, и так обеспокоилась, что оделась и отправилась на поиски.
Взор Валериано блуждал по сторонам, как будто к нему возвращались воспоминания.
– Да. Она права. Я забыл, – он извиняющимся жестом пожал плечами. – Это было четыре с половиной года назад.
«Очень славно, – подумал Джулиан, – но я не могу представить, чтобы вы многое забывали и особенно – ту ночь».
– Она сказала, что вы были расстроены, когда вернулись домой и нашли её снаружи. Почему?
– Повторюсь – я не помню. Возможно, было очень холодно, а её платье промокло. Я боялся, что она заболеет.
– Вы не думали, что она могла побывать на той стороне озера? Она говорила, что умеет править лодкой.
– Эта мысль не приходила мне в голову.
– По крайней мере, это вы запомнили хорошо.
– Я доверяю синьоре Аргенти, синьор Кестрель. Я верю ей, как верю Богу.
– Тогда зачем умалчивать сведения, чтобы защитить её?
– Прошу прощения, но я ничего не умалчивал. Хотя если бы я делал это, – добавил он тихо и деликатно, – то в силу того, что невиновность – недостаточная защита. Будь это так, не существовало бы ни святых мучеников, ни обманутых женщин, – он сделал паузу, а потом договорил со слабой, грустной улыбкой, – ни кастратов. Так что не говорите мне о невиновности. Если бы она была нашей единственной одеждой, мы бы замёрзли.
– Ты, как мне кажется, мрачен, - заметил Джулиан, когда его маленький камердинер помогал ему переодеться к ужину.
Брокер поколебался, но потом придвинулся ближе и тихо спросил:
– А, синьор В., сэр… Что ему отрезали? И ствол, и пороховницы?
– Только пороховницы. Вероятно, когда ему было не больше семи-восьми лет, его посадили в горячую ванну и дали выпить, чтобы притупить ощущения.
Брокер поёжился.
Джулиан спустился в гостиную и обнаружил, что на виллу вернулся Гримани. Комиссарио был очень зол, что Франческу и Валериано допрашивали без него, но, как и предвидел Кестрель, быстро потерял к гостям интерес, поняв, что они ничего не знают об Орфео.
За ужином говорили о завтрашнем празднике. Маркеза и её гости собирались отправится в Соладжио утром, чтобы увидеть процессию, что пройдёт через деревню, и побывать на Празднике корзин – местные женщины и девушки подготовили корзины с едой, которые будут продавать, чтобы собрать денег для церкви. Флетчер и Сент-Карр, что тоже ужинали на вилле, сообщили что всё церковное серебро по такому случаю уже начищено, а деревенские украсили храм багряными драпировками, цветами и изображениями чудес. А ещё, к большому удовольствию жителей, подеста получил разрешение устроить фейерверк.
– Какая удача, что разрешение пришло так вовремя, - сказал де ла Марк. – Я помню одну холодную зиму в Милане, когда вице-король хотел заполнить Арену водой, чтобы дети могли кататься на коньках. Разрешение из Вены пришло – в июле!
Гримани холодно на него посмотрел.
– Не сомневаюсь, вы бы предпочли, чтобы мы и дальше спрашивали разрешения в Париже.
– Для меня это не имеет значения, - с улыбкой возразил де ла Марк, - но я думаю, что курьерам это было бы удобнее.
После ужина компания выбралась на террасу. На юге все могли видеть гавань Соладжио, усеянную цветными фонариками в честь святой Пелагии, а по всему берегу горели крохотные огоньки – Карло объяснил, что это улиточные раковины, которые местные дети наполнили маслом и подожгли.