Дьявольская Королева
Шрифт:
— Ты должна быть очень смелой, Леда, иначе мы все умрем. Я договорюсь с Каппони, он отпустит тебя к моему врачу. Отдашь врачу это. — Тетя протянула маленький бумажный квадрат. — Никто не должен увидеть или узнать.
— Но повстанцы… — выдохнула Леда, округлив глаза.
— Они над тобой сжалятся, — заверила Кларисса. — Доктор Каттани позаботится, чтобы твой ребенок благополучно появился на свет. Мы снова встретимся. Скоро. Просто доверься мне.
Леда, сжав губы, кивнула. Кларисса жестом подозвала к себе Паолу и вручила ей второе письмо.
— Попроси повстанцев немедленно передать это Каппони. Дождись
Паола колебалась, но тетя Кларисса так грозно на нее посмотрела, что служанка испугалась ее больше, чем повстанцев, а потому быстро исчезла с письмом в руке.
Прошел долгий тревожный час. Я оделась с помощью Клариссы. Паола вернулась и сообщила: Каппони разрешит Леде уйти при условии, что она докажет свою беременность и приближение родов. Женщины стали совещаться, как надежнее спрятать письмо.
Затем Кларисса и Паола помогли беременной женщине спуститься по лестнице и подвели ее к большой медной двери, открывавшейся на виа Ларга. Я следовала за ними на расстоянии.
За дверью поджидали два знатных господина, за ними солдаты-повстанцы отодвигали собравшуюся на улице толпу. Господа посадили Леду в ожидавший экипаж. Тетя Кларисса стояла в дверях, держась за косяк, и глядела вслед удалявшейся карете. Когда она обернулась, меня поразило ее лицо: надежды на нем не было. Тетя не рассчитывала снова встретиться с Ледой. Ужасная мысль, ведь Леда обслуживала ее с тех пор, как они обе были детьми.
Мы вернулись в дом. По осанке своей тетки я поняла: знакомый нам мир разваливается и уступает место чему-то новому и ужасному. До сих пор я с тоской думала о том, что не увижу Пьеро еще несколько недель, теперь же, наблюдая за Клариссой, поняла, что вообще никогда его не увижу.
Тетя подошла к шкафу и вынула золотой флорин.
— Отнеси его мальчику на конюшне, — приказала она Паоле. — Он должен оставаться на своем посту до пяти утра. Затем пусть оседлает самого большого жеребца и выведет его к другой стороне конюшни, к задним стенам поместья. Если он нас дождется, я принесу ему еще один флорин. — Кларисса помолчала. — Если проговоришься, что наследники исчезли — если только намекнешь на это, — я сама переброшу тебя через ворота и прикажу толпе разодрать в клочья. Не дай бог мальчик узнает наш секрет, ведь тогда он выдаст его повстанцам, чтобы спасти свою шкуру.
Паола взяла монету, но замялась и опасливо заметила:
— У нас нет ни одного шанса на бегство, даже на самой большой лошади…
Взгляд Клариссы остановил служанку. Она быстро поклонилась и исчезла. Когда вернулась, лицо ее изменилось: на нем было написано облегчение. Мальчик по-прежнему был на месте и изъявил готовность подчиняться.
— Он клянется своей жизнью, что ничего не скажет повстанцам.
Я размышляла над планом Клариссы. Несколько раз она напомнила мне, что в обеденный зал я должна спуститься не позднее пяти утра, поскольку генерал и солдаты Каппони придут к нам через полчаса и отведут на площадь. Свой план она должна исполнить до их появления.
Я наблюдала, как Паола причесывает Клариссу и надевает на нее платье из черной с золотом тафты, которое тетя выбрала для нашего публичного унижения. Паола зашнуровывала первый тяжелый, подбитый бархатом рукав, когда церковные колокола пробили terce. С рассвета, с того момента, как я обнаружила
7
День в монастыре делился на семь частей, каждая начиналась со звона колоколов. Первая часть — вторая заутреня, prime — начиналась в шесть часов утра. В девять часов начиналась вторая часть — terce. В полдень наступала третья часть — sext.
Паола продолжала свое занятие, хотя пальцы ее не слушались и дрожали. Наконец Кларисса была готова и выглядела потрясающе. Она посмотрела в зеркало, которое держала перед ней Паола, поморщилась и вздохнула. Должно быть, задумалась о другой проблеме, которую не знала, как разрешить. Тетя повернулась ко мне с вымученной улыбкой.
— Ну, как мы с тобой развлечемся в следующие два часа? — спросила она. — Мы должны найти себе дело.
— Я бы хотела побыть в часовне, — призналась я.
Кларисса почтительно ступила в часовню, я — за ней. Неохотно встав на колени, я крестилась, также повторяя за теткой движения, затем уселась подле нее на скамью.
Она опустила веки, но я заметила, что мозг ее трудится над какой-то новой проблемой. Я не стала ей мешать и вытянула шею, стараясь получше разглядеть фреску.
Вздохнув, Кларисса открыла глаза.
— Разве ты пришла сюда не помолиться, детка?
Я ожидала услышать в ее вопросе раздражение, но услышала простое любопытство.
— Нет, — честно ответила я, — чтобы еще раз увидеть Лоренцо.
Ее лицо смягчилось.
— Что ж, иди и посмотри на него.
Я подошла к деревянным хорам, находившимся под изображением процессии, которая сопровождала юного волхва Гаспара, и запрокинула голову.
— Ты знаешь их всех? — поинтересовалась Кларисса.
Голос ее был немного грустным.
— Это Пьеро Подагрик, отец Лоренцо, — сообщила я, указывая на фигуру позади Гаспара. — А подле него его отец, Козимо Старший.
Они были самыми умными, самыми властными людьми, которых когда-либо знала Флоренция, пока их не превзошел Лоренцо Великолепный.
Кларисса встала рядом со мной и направила палец на маленькое лицо возле Лоренцо, почти затерявшееся в толпе.
— А это Джулиано, его брат. Был убит в соборе, тебе это известно. Они и Лоренцо пытались убить, ранили его, он истекал кровью, но брата не покинул. Друзья оттаскивали его, а он все выкрикивал имя Джулиано. Никто не был так предан любимым людям, как Лоренцо. Рядом с ним нет тех, кто должен быть. Духи… о них ты почти не слышала. Здесь должна быть моя мать — твоя бабушка Альфонсина. Она была женой старшего сына Лоренцо. Ее муж, как последний идиот, отдалился от людей и был изгнан. Но у нее остался сын — твой отец, — и она обучила его политике, так что когда мы, Медичи, вернулись во Флоренцию, он правил вполне успешно. Когда твой отец отправился на войну, Альфонсина тоже руководила неплохо. А теперь… мы снова потеряли город. — Кларисса вздохнула. — Как бы ярко ни сияли женщины Медичи, мы всегда находимся в тени наших мужей.