Дьяволы дня 'Д'
Шрифт:
Отец Энтон открыл ящик своего стола и достал маленькую табакерку из красного дерева с серебряной отделкой.
– Вы нюхаете? – спросил он.
– Нет, спасибо. Но я бы не отказался от сигареты.
Он передал мне портсигар и затем с хрюканьем втянул в свои, похожие на пещеры ноздри, две обильных щепотки табаку. Я всегда думал, что люди после этого должны чихать, но отец Энтон только фыркнул, как мул, и расслабился в своем скрипучем вращающемся кресле.
Я поджег сигарету и произнес:
– Внутри танка до сих пор что-то
Отец Энтон подумал и ответил:
– Возможно. Я не знаю, что. Его преподобие Тейлор никогда об этом не говорил, а когда они запечатывали башню, никого со всей деревни не подпустили ближе, чем на полкилометра.
– Они дали какие-то объяснения?
– Да, – сказал отец Энтон. – Они сказали, что внутри была какая-то мощная взрывчатка и что была некоторая опасность взрыва. Но, конечно, никто из нас не поверил в это. Зачем бы им понадобился священник для закупорки нескольких футов ТНТ?
– Так вы верите, что с этим танком связано что-то нечестивое?
– Это не я верю. Это, очевидно, ваша Армия верила, а надо еще поискать большего скептика, чем солдат. Зачем Армия пригласила священника, чтобы он занимался с ее вооружением? Я только могу предположить, что с танком связано нечто, не согласующееся с законами Божьими.
Я не был полностью уверен в том, что он хотел этим сказать; но того, как он это произнес, – медленно и шепеляво, – того, какими получались эти слова в холодной и напоминавшей склеп комнате, – словно мертвые цветы, – было достаточно, чтобы я похолодел и почувствовал необычный страх.
– Вы верите в голоса? – спросил я.
Отец Энтон кивнул.
– Я сам их слышал. Любой, кто достаточно смел, чтобы подойти к танку после наступления темноты, может их услышать.
– Вы сами слышали их?
– Но это неофициально.
– Ну, а если между нами?
Старый священник высморкался в платок.
– Между нами, конечно, я считал это своим делом. Последний раз я посещал танк три или четыре года назад и провел там в молитве несколько часов. Это не принесло пользы моему ревматизму, но теперь я уверен, что танк – это инструмент злых сил.
– Вы слышали что-нибудь определенное? Я имею в виду, что из себя представляют эти голоса?
Отец Энтон очень тщательно подбирал слова для следующей фразы.
– Они, по моему мнению, не принадлежали людям.
Я хмуро на него посмотрел.
– Я не понимаю.
– Monsieur, что я вам могу сказать? Они не были голосами людских душ или людских призраков.
Я не знал, что после этого говорить. Несколько минут мы сидели в тишине; день за окнами становился все темней, с той примесью зелени, которая всегда предвещает снег. Отец Энтон, казалось, был глубоко погружен в свои мысли, но спустя некоторое время, он поднял голову и произнес:
– Это все, monsieur? Мне нужно продолжать дела.
– Ну, пожалуй, да. Все это кажется какой-то тайной.
– Дороги войны всегда таинственны, monsieur. Я слышал много рассказов
– А этот танк?
Бледные, иссохшие руки благоговейно вытянулись вверх.
– Кто знает, monsieur? Это вне моего понимания.
Я поблагодарил и поднялся, чтобы уходить. Комната старика была подобна темной и затхлой пещере.
– Как вы думаете: это опасно? – спросил я.
– Проявления зла всегда опасны, мой друг – произнес он, не повернув головы. – Но самая надежная защита от зла – это непоколебимая вера в Господа нашего.
На мгновение я остановился возле двери и напряг глаза, чтобы разглядеть во мраке старого священника.
– Да, – промолвил я и затем спустился по холодной и тихой мраморной лестнице к передней двери и вышел на морозную улицу.
Я не поехал прямо туда отчасти из-за того что ждал, пока сгустятся сумерки, отчасти потому, что все услышанное вызвало во мне странную нервозность. К семи часам, после того как я сделал, однако, окольную прогулку по грязным деревням долины Орне, мимо скотных дворов, и домов с облупившейся краской, и придорожных храмов, где в вечернем холоде печально склонились бледные изваяния распятого Христа, мимо покрытых плотной темнотой деревьев и холодных, шелестящих полей, – я приехал к ферме Пассареллов и остановился на дворе.
Я вылез из «Ситроена» и направился к двери дома. Вечер был холодным и тихим. На какой-то другой ферме, через долину, брехала собака, но здесь все было тихо. Я постучал в дверь и стал ждать.
Открыла Мадлен. На ней была голубая, клетчатая ковбойка и джинсы, и она выглядела так, словно только что сменила колесо трактора.
– Ден, – сказала она, казалось не удивившись. – Ты что-нибудь здесь оставил?
– Нет, нет. Я вернулся за тобой.
– За мной? Je ne comprends pas. [22]
22
Я не понимаю. (фр.)
– Можно войти? Здесь как на северном полюсе. Я только хочу тебя кое о чем попросить.
– Конечно, – ответила она и открыла пошире дверь.
На кухне было тепло и пусто. Я сел за широкий сосновый стол, покрытый ранами от ножей и горячих кастрюль, а Мадлен подошла к угловому буфету и налила мне маленькую рюмку бренди. Потом она села напротив и сказала:
– Ты все еще думаешь о танке?
– Я был у отца Энтона.
Она слабо улыбнулась.
– Я так и предполагала.
– Меня так легко прочитать?