Дыхание Голгофы
Шрифт:
– Чего сник-то? Галчонка вспомнил? – догадался тесть.
– Вспомнил. Все самое первое было здесь, на этой территории.
– Любишь ты ее, капитан. Как и я ее мать. Вот таких непутевых и любят-то.
– А Эльвира? – исхитрился я.
– Эльвира – это месть ушедшей молодости. У нее двое непутевых деток, сын и дочка. И каждому дай. Вот мы и повязаны по интересам. Эльвира живет в моей трехкомнатной квартире в
– Я и сейчас, скажу, чего ждать-то, - улыбнулся я.
Управление дачного кооператива – это по сути добротный хозяйский дом, где руководитель отвел одну из своих комнат под служебное помещение. Поставил, как в кабинете, двухтумбовый стол, рядок стульев у стены, для усиления эффекта напротив - портрет генсека, ну, и черный телефонный аппарат по правую руку. На столе под стеклом какие-то формуляры с печатями, у края - кожаная папка средней толщины, как же без нее.
Впрочем, из-за стола вышел высокий, осанистый мужчина с проседью, предпенсионного возраста по гражданскому летоисчислению. И хотя он был в пестрой клетчатой шведке, простых, несколько широковатых брюках, но по мере подачи себя, уверенному рукопожатию, и главное, командирскому голосу я без колебания определил в нем бывшего офицера, старшего по званию.
– Здравствуйте. Заходите, хлопцы, усаживайтесь, - пригласил он просто.
– Здравия желаем, - ответили мы едва не в унисон.
– Это Петр Иванович Стрельцов, - представил мне руководителя кооператива тесть. – Из нашей, значит, гвардии. Летун. Полковник ВВС.
– Отлетался. Теперь только во сне, да с кровати на горшок, - проходя к себе за стол, то ли пошутил, то ли поведал нам свое огорчение этот Стрельцов. Впрочем, мне он понравился. Какая-то надежность исходила от него.
– Ну, чтоб не тянуть резину, Сергей Сергеевич, сразу пишем заявление. Один о выходе из кооператива, другой о вступлении. Задача ясна?
– Так точно, - ответил тесть и достал ручку.
Петр Иванович поднял стекло на столе и вытащил из него листок.
– Это форма. А вот вам бумага, размер стандартный «А-3» для подшивки в дело. – Несколько листков этого самого «стандарта» он вынул из папки. – Ознакомьтесь с формуляром и вперед. И данные своих документов не забудьте.
Писали мы, впрочем, не долго. Летун в это время покуривал у входа.
– Продаешь или душевно? – спросил у Сергея Сергеевича председатель, почитывая листки и то снимая очки, то набрасывая на кончик носа.
– Дарю, Петр Иванович, я ж тебе говорил. Это ж мой зять.
– А ну да, ну да, помню. Душевно значит. Скоро Сергеич, закон новый примут, все будет не просто так, я отдал, ты взял. Каждый участок и строение будет оформлено и переходить в собственность, со всеми юридическими тонкостями. Через нотариуса. Гуртове-чартове заканчивается. Это счас время поганое. Опускаемся. Крайние дачки уже, считай, бросовые, ворье, шпана, разбирают. Металл на сдачу. Ну боремся, как можем. А наступит время – эти сотки за большие деньги покупать будут. Город рядом. Перелесок, озерцо. Золотое место. Вот попомнишь мое слово. Вода питьевая подведена, энергия тоже… Цены не сложишь.
– Может быть, может быть! Вот пусть молодые и обустраиваются, - подмигнул мне тесть.
– А если что, много нам надо? Раз в недельку наведаться к зятю в гости. Пустишь, Гавриил?
От такого неожиданного вопроса я как бы слегка приглупел, ответил после паузы:
– Как можно, конечно, с радостью.
– Вот так, Иванович. Не чужим людям отдаем. – А я подумал: «Чужим уже получается».
После крепкого рукопожатия тесть предложил обмыть сделку. Но инициативу председатель не поддержал – он срочно отбывал по делам в город. «Как-нибудь в другой раз, офицеры», - сказал он и заторопился.
Уже в машине, продвигаясь по территории к себе на участок Сергей Сергеевич проговорил.
– Да хворый он. Только с виду бодряга. В каких только переделках не бывал. Контуженный-переконтуженный. Он же летчик-испытатель. Даже, говорят, во Вьетнаме нашим инструктором работал, когда американцы на рога весь мир ставили. – Тесть встряхнул головой и ушел на какое-то время в себя. – А ничего, счас по месту обмоем сделку. Зря я что ли коньячок покупал. Пахомыч подгребет.
– А кто такой Пахомыч?
– Сторож. Историческая, скажу тебе, личность. С ним не пропадешь.
Солнце завалилось на вторую половину неба, но зной не отступал. Было душно, от озерца потягивало сложным запахом настоянной на травах влаги, но ядреная смесь плодового цвета все-таки властвовала. Я почувствовал, как к душе подкрадывается грусть.
Тесть лихо заруливает на нашу стоянку, и я вижу в глубине дом. Почему с годами все как бы убывает в размерах – загадка, то ли ты становишься больше, то ли мир вОкруг теснее, но дача – гордость семейства, из хорошего облицовочного кирпича с широкой застекленной верандой показалась мне простенькой, мелкой. Там, в Афгане, я часто видел ее во сне, с Галей, конечно и представлял дом большим, просто-таки необъятным. А всего-то, следом за верандой кухонька, затем комнатушка, направо – спаленка, а за ними, тестева гордость - большой каминный зал. Все это я обхожу махом и мое сердце в руке у Галины, – она делает с ним, что хочет. Впрочем, у камина я задерживаюсь и стою долго, пока тесть на кухне выставляет на стол содержимое сумки.
– Ты только слезу не пусти, - кричит он мне из кухни.
– Может, все-таки в беседку пойдем? – предлагаю я.
– А что, верно. Потосковали и будет.
Пока продвигаемся к беседке, я замечаю, что дача ухожена, ни травинки. На импровизированном огородике весело зеленятся всходы. Неужто Эльвира?
– Это все Пахомыч, - замечает мой восторг тесть. – Он тут у нас за главного. И садовод, и огородник. Эльвира-то тяжела на подъем. Ну, отстегиваю старику помаленьку. А яблоки в этом году хорошо цвели.