Дыхание судьбы

Йейтс Ричард

— Как долго вы пробудете у нас, миссис Прентис? — осведомился он, когда она заполнила регистрационный бланк.

— Несколько дней… еще не знаю. Мы еще не определились с планами.

Затем они поднялись в просторном беззвучном лифте наверх, там их провели в номер люкс, голубой и невероятно пышный.

— Не открывайте окон, — предупредил коридорный, — иначе нарушите работу кондиционера. И взгляните сюда. — Он указал на раковину в ванной, в которой было не два, а три крана. — Средний кран — для ледяной воды. Она подается постоянно.

Когда они остались одни, она первым делом налила два

стакана ледяной воды.

— Держи, — подала она один стакан Бобби. — А теперь давай отдыхать.

Почти час они наслаждались. Развалясь на мягком диване, сбросили обувь и смеялись в полном восторге, оттого что могут расслабиться и дать отдых измученному телу.

— Небось никогда не забудешь ту жуткую пыльную дорогу, а? — спросила она Бобби. — Мог ты представить что-то более ужасное?

— Да-а. Но мы справились.

— Точно. И знаешь что? Я никогда бы не справилась без тебя. Ты меня поразил.

Они по очереди долго плескались в ванной и переоделись во все лучшее, что у них было. Затем, чувствуя себя отдохнувшими и чистыми, неторопливо спустились в обеденный зал. Когда прошел первый шок от цен в меню, она подумала, что надо бы предупредить Бобби выбирать что-нибудь самое дешевое, но потом ей пришло в голову, что это ложная экономия. Если они собираются жить здесь в долг, то какая разница, насколько он будет велик.

— Можешь выбирать что хочется, дорогой. Правда, здесь недурно?

И для начала торжественно заказала для себя два «Манхэттена».

— Теперь собираешься звонить папе? — поинтересовался Бобби, когда они вернулись в свой голубой люкс.

— Да, дорогой, больше ничего не остается.

Но она знала, что это будет неприятный звонок, и не хотела, чтобы Бобби слышал ее разговор. Она отослала его погулять в вестибюле и только потом сняла трубку и попросила соединить ее с телефонисткой междугородной линии.

Наконец она услышала далекий голос Джорджа:

— Алиса? Ты получила мое письмо?

— Твое письмо? Нет.

— С тобой все в порядке? А с мальчиком?

— У нас все прекрасно, но не благодаря тебе.

Он вздохнул в трубку.

— Алиса, я послушался совета своего адвоката. Послушался потому… потому что, откровенно говоря, не знал, что делать.

— И ухватился за возможность наказать нас. Воспользовался юридической лазейкой, чтобы снять с себя ответственность.

— Алиса, это совсем не так. Если уж на то пошло, я просто хотел преподать тебе урок.

Она стиснула трубку в ладонях.

— Какой еще урок?

— Что люди должны жить по средствам. Алиса, после твоего фортеля с Риверсайдом я чувствовал, что вправе это сделать. Ты знаешь, сколько за последние два года я переплатил сверх обусловленного в соглашении?

Она снова слышала знакомый занудливый голос. Голос раздраженного здравого смысла. Голос людей, которые говорят: «Нет, боюсь, это нецелесообразно» или «Надо было думать раньше, тогда у тебя не было бы этих неприятностей», — голос, с которым она безнадежно сражалась всю жизнь и который обещал, обещал всегда, что последнее слово останется за ним.

— Мой адвокат поверить не мог, — талдычил голос. — Он сказал, что я, должно быть, ненормальный. И вдобавок тебе еще вчиняют иск на сумму, какую в жизни не выплатить. Между прочим,

твои дружки Вандер Меры давали о себе знать?

— Нет.

— Повезло тебе. Они запросто могли, если бы захотели, достать тебя через техасский суд. Как бы то ни было, ты, наверно, получишь мое письмо завтра. Там я предложил выслать тебе достаточно, чтобы хватило вернуться в Нью-Йорк, при условии, что отныне между нами устанавливается ясное и четкое взаимопонимание. Больше никакого сумасбродства, Алиса. Никаких безумных плат за жилье, никаких частных школ. Я хочу, чтобы ты внимательно прочитала письмо и поразмышляла над ним.

— Хорошо. Но я его не получу, потому что мы съехали. Мы больше не живем у Эвы.

— Не живете? Почему?

В итоге она убедила его перевести телеграфом деньги на оплату счета в отеле и покупку билетов на поезд и терпеливо выслушала еще раз его объяснение относительно ясного и четкого взаимопонимания.

Вернулся обеспокоенный Бобби:

— Ну как, договорились?

— Да, дорогой. Все в порядке.

Но она не могла уснуть. Час или больше ворочалась на прохладных гостиничных простынях; всякий раз, когда она задремывала, ей являлось ужасное видение: плачущее лицо Эвы, или Эва, говорящая: «Не позволю тебе говорить в таком тоне», или Эва, несущая молоко со льдом.

Наконец, сев в постели и закурив сигарету, она решила, что когда-нибудь можно будет извиниться перед Эвой. Не сейчас, не в ближайшее время, но как-нибудь в будущем написать ей покаянное письмо — письмо с благодарностью за ее доброту и с просьбой простить за то, что все так получилось. Это будет нелегкое и вряд ли очень приятное письмо, но Эву, возможно, оно удовлетворит.

Она тихонько прокралась в комнату спящего Бобби и посидела у кровати, глядя на его лицо. Кошмарные события дня казались сейчас далеко, далеко в прошлом. Никогда еще ей не приходилось переживать такой кошмар и никогда больше не придется. Всю жизнь впредь, когда бы она ни оказалась перед лицом тяжких испытаний, ей будут придавать силы слова «Помнишь белую дорогу?». А если все-таки случится что-то подобное или же худшее — если даже эти слова не помогут, — она сможет прибегнуть к совету Бобби, чтобы вынести невыносимое: «Представь, что ничего этого нет». Она почувствовала себя спокойной и храброй и готовой во всеоружии встретить будущее.

Бобби перевернулся в постели, колотя руками и ногами, его лицо исказилось, словно ему приснился кошмар. Потом открыл глаза.

— Все хорошо, — сказала она, и его глаза закрылись. — Спи, Бобби. Спи.

Часть третья

Глава первая

У него обнаружили пневмонию, и на выздоровление ушло пять недель. После первых нескольких дней боли и забытья под действием лекарств для Прентиса наступило время полного покоя: обтирания теплой губкой, чистые простыни, негромкие вежливые голоса, регулярная еда. Госпиталь, намного глубже в тылу, чем подвижные госпитали для раненых, размещался в старом каменном здании бывшей католической школы для девочек, и из окон палаты для пациентов с пневмонией открывался вид на мягкие очертания холмов, серо-коричневых от февральских проталин.