Дыхание судьбы
Шрифт:
— Хорошо, дорогой. — Она смогла улыбнуться. — У меня получается.
Представить, что нет никакой жары! Но, как ни странно, это почти действовало. У нее кружилась голова, она задыхалась, по спине ручьями бежал пот, и все же она изо всех сил старалась представить, что мерзнет, и это почти действовало.
Одна полоса шоссе была открыта для движения; плотный поток машин двигался на восток, потом его сменял поток на запад. Она со страхом смотрела на каждую машину, двигавшуюся на запад, боясь, что в ней окажется Оуэн Форбс, возвращающийся домой из города, но во всех сидели незнакомцы, и некоторые
— Бобби, — позвала она, — я опять хочу остановиться.
— Ладно.
Она села на чемоданы, чтобы дать отдых ноющим ногам.
— Наверно, две мили уже прошли, как думаешь?
— Не знаю, — ответил он. — Я от холода плохо соображаю.
— Ох, Бобби, ты чудо. Как бы я справилась без тебя?
— Ты не замерзла? Пора двигать дальше.
И они двинулись дальше. Прошли очень близко от одного из рабочих, и он, выключив свой кошмарный перфоратор, уставился на них: мексиканец или какой-то полукровка, приземистый, зверского вида, лицо и одежда покрыты белой пылью. Она понимала, что и сама, должно быть, уже вся белая — пыль скрипела на зубах, запорошила глаза, ощущалась в ноздрях, — и, когда Бобби обернулся и крикнул: «Ты в порядке?» — она увидела, что у него лицо и волосы тоже белые.
Потом она всегда говорила, что в тот день Бог хранил ее, дал силы идти; и она действительно молилась, тащась по дороге. «Боже, — громко молилась она среди грохота отбойных молотков. — Боже, дай мне пройти через все это». И, крепко стиснув зубы, чтобы не глотать пыль, повторяла: «Боже, который приготовил любящим Тебя блага, кои недоступны разумению человека…»
Постепенно грохот начал затихать, воздух стал чище; они достигли конца ремонтируемого участка. Впереди дорога переходила в улицу с тесно стоящими домами и магазинчиками по сторонам. До центра города было еще далеко, но до окраины они дошли.
При виде вывески за квартал впереди — «КАФЕ», — она было подумала, не рискнуть ли завернуть туда: можно хотя бы посидеть, выпить кока-колы. Но в кошельке было ровно семьдесят пять центов, лучше их приберечь.
Потом ее внимание привлекла другая вывеска, над заправкой, — «ТЕКСАКО», — потому что там должны были быть туалеты.
— Бобби, — сказала она, — остановимся там. По крайней мере там вода есть.
Глаза служащих с любопытством и, возможно, подозрением следили за тем, как они плелись на зады заправки к двум белым дверям туалета, «М» и «Ж».
В женском отделении стояла вонь и невыносимая жара, но она долго не отходила от раковины, пила из пригоршни теплую чистую воду и никак не могла напиться. Мыла не было, автомат с бумажными полотенцами сломан, но она все же сумела умыться и вытерлась туалетной бумагой. Из забрызганного водой зеркала на нее смотрело собственное потрясенное, с дикими глазами лицо.
Когда она подняла чемоданы и вывалилась из туалета снова на солнце, голова у нее закружилась и она едва не упала. Бобби уже поджидал ее: физиономия сияет, мокрые волосы торчат во все стороны.
— Как ты, в порядке?
— Да, дорогой. Просто на минутку голова закружилась. Сейчас буду в порядке. Как думаешь, далеко нам еще?
— Наверно,
Но, медленно тащась квартал за кварталом, они не могли понять, продвигаются они к центру города или кружат по окраине. Иногда вдали виднелись высокие здания, иногда нет.
— Вроде бы мы должны идти в верном направлении, как считаешь? Не помнишь, мы здесь не проходили?
— Не помню. Все равно, давай просто идти вперед.
Наконец в конце очередного квартала они заметили три такси, стоявших за углом у обочины.
— Ох, дорогой, смотри: такси!
Опередив Бобби, она рванулась к одной из машин, открыла дверцу, бросила чемоданы на землю, заползла внутрь и рухнула на широкое заднее сиденье. Водитель обернулся и обеспокоенно взглянул на нее:
— Вы в порядке, мэм?
— Да. Не поможете с чемоданами?
Он быстро поставил чемоданы на переднее сиденье, затем взял два чемодана Бобби и погрузил в багажник.
Бобби с неуверенным видом продолжал стоять на тротуаре.
— Садись, дорогой.
Бобби устроился рядом с ней и сидел, напряженно выпрямившись, словно боялся расслабляться.
— Можете посоветовать нам гостиницу? — спросила она водителя.
— Да, мэм, есть старая, имени Стивена Ф. Остина, [43] она считается лучшей, но на вашем месте я бы попробовал «Хилтон». Отель новый, с кондиционированием.
— Прекрасно, — сказала она. — Везите нас туда.
43
Стивен Фуллер Остин (1793–1836) — основатель главных англо-американских поселений в Техасе, когда эта территория еще принадлежала Мексике, из которых самое крупное стало столицей штата Техас после получения им независимости и первоначально называлось Ватерлоо, а три года спустя после смерти Остина было переименовано в его честь.
Она-то думала, что кондиционеры бывают только в кинотеатрах. А тут, представить только, целый отель!
— Хотя погодите.
— Мэм?
Она прикрыла глаза.
— Можете сказать, сколько приблизительно будет стоить доехать туда?
— Пожалуй, мэм, довезу вас центов за тридцать пять.
А у нее целых семьдесят пять. Это значит, она может дать на чай водителю пятнадцать центов, и еще останется четвертак коридорному в отеле.
— Прекрасно, — сказала она, откинулась на спинку сиденья и снова прикрыла глаза.
У элегантного входа в отель швейцар в униформе бросился вперед, чтобы подхватить все четыре чемодана, не оставив ей нести иной тяжести, кроме сдачи в двадцать пять центов, полученных от водителя. Она чувствовала, что все на тротуаре смотрят на нее — как одета, не торчит ли белье, — и пожалела, что нет никакой возможности привести себя в порядок, прежде чем шагнуть в вестибюль.
— Ух ты! — вырвалось у Бобби, и его измученное лицо засияло восторженной улыбкой. — Это что-то, правда?
Они, казалось, плыли по бескрайнему толстенному, заглушающему шаги ковру к конторке портье, за которой, поджидая их, стоял любезнейший джентльмен.