Дьюма-Ки
Шрифт:
— С этим мне всё ясно. Дети поднялись в вашу студию, потом спустились вниз. Взрослый оставался у двери, вероятно, стоял на стрёме… хотя, если произошло это глубокой ночью, едва ли стоило кого-то опасаться. Вы включали охранную сигнализацию?
— Нет. — Я не решался встретиться с ним взглядом. — Не могу запомнить код. Он записан на листочке, который лежит у меня в бумажнике, но каждый раз, когда я вхожу в дверь, начинается гонка: я должен набрать код, пока пикает этот грёбаный звуковой сигнал…
— Всё нормально. —
— Вы же не верите, что мёртвые сёстры мисс Истлейк вновь навестили вас? — спросил Джек.
— Если на то пошло, я считаю, что так оно и было. — Я подумал, что мой ответ прозвучал глупо под ярким светом второй половины апрельского дня, когда солнечные лучи обрушивались на Залив и отражались от него, но ошибся.
— В «Скуби-Ду» оказалось бы, что это проделки безумного библиотекаря, — заметил Джек. — Понимаете, чтоб вы испугались и покинули остров, а он смог бы сохранить сокровище для себя.
— У нас не мультфильм, — вздохнул я.
— Допустим, маленькие следы оставлены Тесси и Лаурой Истлейк. Тогда кому принадлежат большие? — спросил Уайрман.
Никто из нас не ответил.
— Пойдёмте наверх, — предложил я. — Я хочу заглянуть в корзинку.
Мы поднялись по лестнице (избегая следов: не для того, чтобы их сохранить — просто не хотели на них наступать). Корзинка для пикника, которая выглядела точно так же, как и та, что я нарисовал ручкой, украденной в кабинете доктора Джина Хэдлока, стояла на ковре, но сперва мой взгляд упал на мольберт.
— Можете мне поверить, я удрал, едва это увидел, — признался Джек.
Я мог ему поверить, но желания ретироваться вниз не испытывал. Наоборот, меня тянуло к мольберту, совсем как железо — к магниту. На мольберте стоял чистый холст, и под покровом темноты (то ли когда умирала Элизабет, то ли когда я в последний раз занимался сексом с женой, то ли когда спал после секса рядом с ней) кто-то окунул палец в мою краску. Кто именно? Не знаю. В какую краску? Это очевидно — в красную. Буквы качались из стороны в сторону, поднимались и опускались относительно друг друга. Красные буквы. Обвиняющие. Они буквально кричали.
viii
— Произведение искусства. — Я едва узнал собственный голос, вдруг ставший сухим и дребезжащим.
— Так это называется? — спросил Уайрман.
— Разумеется. — Буквы начали расплываться, и я вытер глаза. — Граффити. В «Скотто» пришли бы в восторг.
— Возможно, но меня это дерьмо пугает, — сказал Джек. — Я его ненавижу.
Я тоже ненавидел. Это была моя студия, чёрт побери, моя! Я заплатил за её аренду! Я сдёрнул холст с мольберта, и в это мгновение возникло предчувствие, что он вспыхнет у меня в руках. Не вспыхнул. Да и не с чего — обычный холст, я сам его и натягивал. Я прислонил холст лицевой стороной к стене.
— Так лучше?
— В общем, да, — ответил Джек, и Уайрман кивнул. — Эдгар… если эти девочки побывали здесь… могут ли призраки рисовать на холсте?
— Если они могут двигать круги с буквами и цифрами на спиритической доске и писать на покрытом изморозью стекле, полагаю, им под силу и рисовать на холсте. — Я помолчал и с неохотой добавил: — Но я не могу представить себе призрака, открывающего мою входную дверь. Или ставящего холст на мольберт.
— То есть холста здесь не было?
— Уверен, что нет. Чистые холсты — на стойке в углу.
— А что за сестра? — поинтересовался Джек. — Кто та сестра, о которой они спрашивают?
— Должно быть, Элизабет, — ответил я. — Она единственная оставшаяся сестра.
— Чушь, — покачал головой Уайрман. — Если Тесси и Лаура попали в пользующийся популярностью во все времена загробный мир, проблем с поиском Элизабет у них не возникло бы: более пятидесяти пяти лет Элизабет прожила здесь, на Дьюма-Ки, а больше они и нигде не бывали.
— А как насчёт других сестёр Элизабет? — спросил я.
— Мария и Ханна умерли, — ответил Уайрман. — Ханна — в семидесятых, в штате Нью-Йорк, по-моему, в Оссининге, а Мария — в начале восьмидесятых, где-то на западе. Обе выходили замуж, Мария даже дважды. Я узнал об этом от Криса Шэннингтона, не от мисс Истлейк. Она иногда говорила об отце, но о сёстрах не упоминала ни разу. Она оборвала все связи с семьёй после того, как вместе с Джоном вернулась сюда в тысяча девятьсот пятьдесят первом.
«где наша сестра?»
— А Адриана? Что известно о ней? Уайрман пожал плечами.
— Quien sabe? История сокрыла её в своих глубинах. Шэннингтон думает, что она и её новый муж вернулись в Атланту после завершения поисков близняшек. Они не присутствовали на поминальной службе.
— Она могла обвинить отца в том, что произошло, — вставил Джек.
Уайрман кивнул.
— А может, просто не могла оставаться на Дьюме.
Я вспомнили надутое личико (я-хочу-быть-где-то-ещё) Адрианы на семейном портрете и подумал, что в словах Уайрмана что-то есть.
— В любом случае, — продолжил Уайрман, — она наверняка мертва. Если б ещё жила, то готовилась бы отметить столетний юбилей. Вероятность этого крайне мала.
«где наша сестра?»
Уайрман сжал мою руку, развернул меня к себе. Его лицо осунулось, постарело.
— Мучачо, если что-то сверхъестественное убило мисс Истлейк с тем, чтобы заткнуть ей рот, может, нам следует понять намёк и удрать с Дьюма-Ки?
— Я думаю, уже поздно, — ответил я.
— Почему?
— Потому что она снова проснулась. Так сказала Элизабет перед смертью.