Дьюма-Ки
Шрифт:
«Я бы ей подарил, если б она попросила», — мелькнула у меня мысль.
Снова заговорил Уайрман:
— Теперь послушайте меня, Пэм. Вы должны кое-что сделать.
— Хорошо. — Колебания в голосе почти не слышалось. Разве что самая малость.
— Вы должны позвонить Боузману и Кеймену. Немедленно.
— Хорошо.
— Скажите им, что эти рисунки нужно сжечь. Пауза, потом:
— Поняла, рисунки нужно сжечь.
— Как только мы закончим этот разговор, — вставил я.
— Я сказала, что поняла, Эдди. — Чуть раздражённо.
— Скажи им, что я компенсирую
— Да. Я немедленно им позвоню. — И наконец-то она задала вопрос. Точнее, Вопрос с большой буквы:
— Эдди, Тома убил рисунок «Здрасьте»?
— Да. И я хочу, чтобы ты мне потом перезвонила.
Я продиктовал ей телефонный номер. По голосу Пэм чувствовалось, что она снова плачет, но номер смогла повторить правильно.
— Пэм, спасибо вам, — поблагодарил её Уайрман.
— Да, — внёс свою лепту Джек, — спасибо вам, миссис Фримантл.
Я подумал, что Пэм спросит, кто говорит, но она не спросила.
— Эдгар, ты обещаешь, что с девочками всё будет в порядке?
— Если они не брали с собой мои картины, то всё у них будет хорошо.
— Да, твои чёртовы картины. Я перезвоню.
И положила трубку не попрощавшись.
— Лучше? — спросил Уайрман, когда я выключил телефон.
— Не знаю, — ответил я. — Надеюсь, что да. — Я прижал ладонь сначала к лёвому глазу, потом к правому. — Но по ощущениям не лучше. Нет ощущения, что всё закончено.
xiii
С минуту мы молчали.
— Ты думаешь, падение Элизабет с возка — несчастный случай? — нарушил паузу Уайрман. — Как, по-твоему?
Я попытался сосредоточиться. Уайрман задал важный вопрос.
— Мне представляется, несчастный случай. Очнувшись, она страдала от амнезии, афазии и ещё бог знает от чего, вызванного повреждениями мозга, которые в тысяча девятьсот двадцать пятом году определить не могли. Рисование стало для Элизабет чем-то большим, чем лечение, у неё открылся невероятный талант, и поначалу она сама создавала свои шедевры. Домоправительница… няня Мельда… была шокирована. Об этом написали в газете, и, вероятно, заметка потрясла всех, кто прочитал её за завтраком… но вы знаете, какие они, люди…
— Потрясающее за завтраком забывается к ленчу, — кивнул Уайрман.
— Господи, — вырвалось у Джека, — если к старости я стану таким же циничным, как вы оба, думаю, мне лучше прыгнуть с моста.
— На всё воля Божья, сынок, — сказал Уайрман и рассмеялся. Искренне. Смех этот меня, как громом поразил. В такой-то момент! Но на душе полегчало.
— Интерес к её картинам начал таять, — продолжил я. — Возможно, это касалось и самой Элизабет. Я хочу сказать, кому рутина надоедает быстрее, чем трёхлетним детям?
— Только щенкам и попугайчикам, — ответил Уайрман.
— Жажда творчества в три года… — Джек ошеломлённо покачал головой. — Чертовски захватывающая идея.
— Вот она и начала… — Я замолчал, не в силах продолжить.
— Эдгар? — ровным голосом спросил Уайрман. — Всё хорошо?
Такого я сказать про себя не мог, но расклеиваться не имел права. Если бы расклеился, Том стал бы только первым.
— Просто в галерее он выглядел совсем выздоровевшим. Выздоровевшим, понимаешь? Словно вновь установил полный контакт с реальностью. И если бы не она…
— Знаю, — кивнул Уайрман. — Выпей воды, мучачо.
Я выпил и заставил себя продолжить:
— Элизабет начала экспериментировать. Перешла от карандашей к краскам для рисования пальцами и акварельным краскам. Думаю, этот переход занял лишь несколько недель. Плюс некоторые из картин, найденных в корзинке для пикника, сделаны перьевой ручкой, а другие — масляной краской для стен. Я и сам хотел поработать с ней. Высыхая, она…
— Вот это оставь для студентов, которых ты будешь учить, мучачо, — прервал меня Уайрман.
— Да. Да. — Я выпил ещё воды. Постарался собраться с мыслями. — Она начала экспериментировать и с другими форматами. Если это правильное слово. Я думаю, да. Рисовала мелом на кирпиче, палкой — на песке. Однажды нарисовала лицо Тесси растаявшим мороженым на кухонном столе.
Джек наклонился вперёд, зажав руки между мускулистых бёдер, хмурясь.
— Эдгар… это не просто выдумки? Вы это видели?
— В каком-то смысле. Иногда видел сам рисунок. Иногда — что-то вроде волн, идущих от её рисунков, от прикосновения к её карандашам.
— Но вы знаете, что это — правда.
— Знаю.
— Её не заботило, сохранятся картины или нет? — спросил Уайрман.
— Нет. Гораздо больше значил сам процесс. Она экспериментировала с форматами, и она начала экспериментировать с реальностью. Изменять её. И вот тут, думаю, Персе почувствовала Элизабет. Когда та начала менять реальность. Почувствовала и проснулась. Проснулась и начала звать.
— Персе была среди того мусора, что нашёл Истлейк, не так ли? — спросил Уайрман.
— Элизабет думала, что это кукла. Самая лучшая кукла. Но они не могли соединиться, пока она не набрала достаточной силы.
— Она — это кто? — спросил Джек. — Персе или маленькая девочка?
— Вероятно, обе. Элизабет была всего лишь ребёнком. А Персе… Персе очень долго спала. Спала под песком, на дне морском.
— Поэтично, — кивнул Джек, — но я не очень-то понимаю, о ком вы говорите.
— Я тоже, — признался я. — Потому что её я не вижу. Если Элизабет и нарисовала Персе, эти картины она уничтожила. Могу предположить, что Персе — из фарфора, вот почему в солидном возрасте Элизабет начала коллекционировать фарфоровые статуэтки, но, возможно, это совпадение. Наверняка я знаю следующее: Персе наладила канал связи с маленькой девочкой, сначала через её рисунки, потом через самую любимую на тот момент куклу, Новин. И Персе запустила что-то вроде… обучающей программы. Даже не знаю, как ещё это можно назвать. Она убеждала Элизабет что-то нарисовать, а потом это что-то случалось в реальном мире.