Дзен и искусство ухода за мотоциклом
Шрифт:
После того, как Крис очень чисто постирал бельё и хорошенько выжал его, мы направляемся назад по трелёвочной дороге. Пока мы подымаемся, у меня вдруг возникает подавленное чувство, как будто бы я карабкаюсь по этой дороге всю свою жизнь.
— Пап?
— Что? — С дерева перед нами взлетает маленькая птичка.
— Кем мне надо быть, когда вырасту?
Птичка скрывается за дальним кряжем. Я не знаю, что ответить.
— Порядочным, — наконец отвечаю я.
— Я имею в виду, кем работать.
— Кем угодно.
— Почему ты сердишься, когда я спрашиваю об этом?
— Я не сержусь… просто думаю… ну, не знаю… Сейчас я слишком устал, чтобы думать… Да неважно, кем ты будешь.
Такие дороги становятся всё уже и уже и пропадают совсем.
Позже я замечаю, что он отстаёт.
Солнце уже скрылось за горизонтом, и наступили сумерки. Обратно мы идём врозь по трелёвочной дороге, и когда добираемся до мотоцикла, то залезаем в спальные мешки и ни слова не говоря засыпаем.
23
Вот она в конце коридора, стеклянная дверь. За ней находится Крис, с одной стороны его младший брат, с другой стороны — мать. Крис положил руку на стекло. Он узнал меня и машет рукой. Я машу в ответ и подхожу к двери.
Как всё здесь тихо. Как в кино с пропавшим звуком.
Крис смотрит на мать и улыбается. Она улыбается ему в ответ, но я замечаю, что так она лишь скрывает своё горе. Она чем-то очень расстроена, но не хочет, чтобы они это видели.
И теперь я вижу, что же это за стеклянная дверь. Это крышка гроба, моего.
Даже не гроба, а саркофага. Я нахожусь в огромном склепе, а они пришли проститься со мной.
Как это любезно с их стороны. Ведь им не стоило делать этого. Я так признателен.
Крис делает мне знаки, чтобы я открыл стеклянную дверь склепа. Видно, что он хочет поговорить со мной. Возможно, он хочет, чтобы я рассказал ему, что такое смерть. И мне хочется сделать это, рассказать ему. Так хорошо, что он пришёл и машет мне рукой. Я скажу ему, что здесь не так уж и плохо. Просто очень одиноко.
Я протягиваю руку, чтобы толкнуть дверь, но какая-то темная фигура в тени рядом с дверью, делает мне знак не трогать её. Палец поднят к губам, которых мне не видно. Мертвым не положено разговаривать.
Но ведь они хотят, чтобы я говорил. Я всё ещё нужен! Разве он этого не понимает? Тут какая-то ошибка. Разве он не видит, что я им нужен? Я умоляю фигуру дать мне поговорить с ними. Ведь ещё не всё кончено. Мне нужно им кое-что сказать. Но фигура в тени даже и не подаёт вида, что слышит меня.
— КРИС! — кричу я через дверь. — МЫ ЕЩЁ УВИДИМСЯ! — Тёмная фигура угрожающе придвигается ко мне, но я слышу вдалеке слабый голос Криса: “Где?” Он услышал меня! И тёмная фигура в гневе задёргивает на двери занавеску.
Не на горе, думаю я. Гора пропала. — “НА ДНЕ ОКЕАНА! — кричу я.
А теперь я стою один одинёшенек на развалинах опустевшего города. Руины простираются вокруг меня бесконечно во все стороны, и я должен идти по ним один.
24
Встало солнце.
Какое-то время я не отдаю себе отчёта, где это я.
Мы находимся где-то у дороги в лесу.
Дурной сон. Снова эта стеклянная дверь.
Рядом мерцает хромовое покрытие мотоцикла, затем я вижу сосны, и вспоминаю про Айдахо.
Дверь и смутная фигура рядом с ней — всего лишь воображение.
Мы находимся на трелёвочной дороге, всё верно… яркий день… сверкающий воздух. Вот это да!.. Как красиво. Мы направляемся к океану.
Я снова вспоминаю сон и слова “Увидимся на дне океана” и удивляюсь им. Но сосны и солнечный свет сильнее всякого сна, и удивление пропадает. Добрая старая действительность.
Быстро вылезаю из спального мешка. Холодно, и я споро одеваюсь. Крис всё ещё спит. Я обхожу его вокруг, перелезаю через поваленное дерево и иду по трелёвочной дороге. Чтобы согреться, перехожу на бег трусцой и быстро двигаюсь по дороге. Хо-ро-шо. Хо-ро-шо. Хо-ро-шо. Это слово удачно подходит к ритму бега. Из затенённого холма на солнце вылетают птички, и я слежу за ними, пока они не скрываются из виду. Хо-ро-шо. Хо-ро-шо. Хо-ро-шо. На дороге поскрипывает гравий. Хо-ро-шо. Яркий жёлтый песок на солнце. Хо-ро-шо. Такие дороги иногда тянутся на несколько миль. Хо-ро-шо. Хо-ро-шо.
Наконец я набегался до того, что по настоящему запыхался. Дорога здесь поднялась высоко, и над лесом видно на много миль окрест.
Хо-ро-шо.
Всё ещё тяжело дыша, я спускаюсь обратно быстрым шагом, ступая теперь осторожнее и обращая внимание на небольшие растения и кустики там, где был лесоповал.
У мотоцикла я аккуратно и быстро пакую вещи. Теперь, когда мне знакомо, как всё укладывать, всё делается быстро почти безо всяких мыслей. Наконец доходит очередь до спального мешка Криса. Я слегка качаю его, не слишком грубо, и говорю: “Отличный денёк!”
Ничего не соображая, он озирается. Выбирается из мешка, и пока я упаковываю его, механически одевается, не понимая толком, что делает.
— Одень свитер и куртку, — говорю я. — Сегодня будет холодный день.
Он так и делает, садится на мотоцикл, и на малой скорости мы съезжаем по трелёвочной дороге до перекрёстка с асфальтом. Прежде чем ехать дальше, я оглядываюсь назад в последний раз. Чудесно. Очень милое место. Отсюда асфальт, извиваясь, уходит всё дальше и дальше вниз.
Сегодня будет долгая шатокуа. Такая, о которой я мечтал всю поездку.