«Джамп» значит «Прыгай!»
Шрифт:
Лена толкнула тяжелую дверь из листового железа, увернулась от той же самой двери, норовившей обрушиться на нее под силой мощной пружины и продолжила путь в полумраке. Несмотря на то, что в зале стояли вполне типовые низенькие столики с облупившейся полировкой, сразу можно было сказать, что хозяйкой кафе была небогатая женщина: бесформенные вещицы, витые из соломки, безвкусные кашпо с пучками растений свисали со стен. На полке бара стоял запыленный двухкассетник, мурлыкавший что-то из репертуара «Европы Плюс». Над приемником висел рушник с вышитой надписью
«Пусть
Опять вас в гости к нам ведут»
«Доброта» может быть, но насчет «уюта» – это наглая ложь, сочла Лена и села. Колени ее упирались в жесткий край стола и «уют» был очень далек от реализации. В кафе абсолютно не было публики, кроме одного шофера, расправлялвшегося с полной тарелкой дымящихся пельменей. Она прождала добрых пятнадцать минут официантку, затем подошла к буфетной стойке и застучала вилкой о стеклянную вазочку с салфетками.
– Вам что-нибудь надо?
В дверях появилась официантка с пудреницей в руках. Она была девушкой молодой и хорошенькой, но лицо у нее было мрачным, словно она сомневалась, что получит жалование в следующий раз. Лена заказала чай с пирожным и лишь, когда та принесла заказ, осмелилась задать свой вопрос.
– Скажите, вы не знаете, доктор Глузский живет здесь?
– Доктор Глузский? – та пожала плечами с видом полнейшего недоумения. – Нет, здесь нет никакого доктора. Только эта лахудра носит такую фамилию, а ее мамаша – уже другую.
Девушка нахмурилась.
– Знаете, поскольку у нее есть пацанёнок, то можно вычислить, что и муж наверняка был, хотя… – она сделала невыразимый жест руками. – Хотя, если у нее действительно был муж, то я не знаю, что с ним случилось. Сбежал вероятно, и не скажу, что я его за это обвиняю. А может, помер. – Она доверительно нагнулась к Лене. – Знаете, в этом паршивом городишке люди вешаются чуть ли не ежедневно. А на что жить? Этот громадный комбинат закрыт, весь город мается без работы, пенсий не дают, пособий не выплачивают. Людям, если честно, даже самогонка в глотку не лезет. Я сама здесь недавно и не собираюсь задерживаться ни в этом городишке, ни в этом заведении. Нет, я не из тех крыс, что тонут вместе с кораблем, я еще за себя постою. – Она взяла у Лены пятерку и заговорщицки шепнула: – Я позову вам эту мымру, только вы при ней про меня ни слова.
Вошедшая минутой позже женщина словно была создана для мук и страданий. У нее было кроткое, покорное лицо, недорогие на запястьях и пепельно-серые волосы, затянутые назад вылинявшей лентой. Выглядела она так, словно единственными целью и делом ее жизни было страдать и упиваться собственными муками. Она была призвана получать приказы. От наглых торговых чиновников, рэкетиров, пьяницы-мужа, старых и требовательных родственников – от кого угодно, лишь бы их отдавали уверенным голосом. Она жалко закивала шоферу, уже расправившемуся с пельменями и теперь ковырявшему спичкой в зубах и с нервной улыбкой поспешила к Лене. Нитка зеленого бисера вокруг ее шеи издавала резкий звук при каждом шаге.
– Добрый вечер. Надя сказала, что вы хотите поговорить со мной. Надеюсь, вам не на что жаловаться.
Ее низкий, мягкий голос звучал так, словно она привыкла к жалобам.
– Нет, вовсе нет. У вас все очень мило. Я хотела бы поговорить с вами по чисто личному делу. Я полагаю, вы жена доктора Глузского?
– Да, да, я его жена, Ирой меня зовут… благодарю… – взгляд ее запнулся о журналистское удостоверение. – Я была его женой до…
Лена показалось, что она вот-вот заплачет.
– О, извините. Я не знала, что с вашим мужем что-то случилось?
– Случилось? Не знаю. Может, и случилось. Вы думаете, он умер? О, нет, он не умер. По крайней мере, я так не думаю. Просто мы… просто он…
Она замолчала, оглядываясь на любопытствующее физиономию у углового столика.
– Не прошли бы вы ко мне? Там тихо, и мы могли бы поговорить, конечно, если вы не возражаете… но если у вас есть новости о Мише…
Она помогла Лене отодвинуть стул и повела вглубь кафетерия, поднявшись несколько шагов по лестнице, оказавшейся прямо за дверью.
Комната над подвалом кафе была маленькой и яркой, но со-вершенно лишенной уюта. Несмотря на летнюю погоду, она обогревалась малюсеньким электрокамином, а скатерть на столе имела мертвый, полинялый вид, который появляется после слишком многих стирок.
– Мы тут и живем… Жили… Видите ли, у мамы однокомнатная квартира, и мы с Мишей решили оборудовать себе здесь гнездышко.
«Неудивительно, что он сбежал, – подумала Лена, – было отчего, жить с этой клушей, постоянно ощущая кухонный чад, запах варящихся сосисок и слыша бесконечную пьяную лопотню заехавших клиентов».
– Здесь же вот и Миша родился. Он у нас Михал Михалыч.
Из кресла, задвинутого в самый угол комнаты выглянул мальчик лет тринадцати-четырнадцати с большой головой и заячьей губой. У него были подслеповатые на выкате глаза, к которым он чересчур близко держал книжку со стихами.
– Хочешь, пойди погуляй, Мишук, – сказала Ира.
– Мне надо заниматься, – с упреком сказал мальчик и вновь уткнулся в книжку.
Процветающе и богато в этой комнатушке выглядела только одна стена. У нее стоял книжный шкаф, полный ярких переплетов. Там была и русская классика, и Голсуорси, и Мериме, и «Библиотека приключений», стояли там и медицинские тома. Лена могла прочитать заголовки на корешках: «Хирургия. Акушерство и гинеколо-гия. Физиология».
Справа от шкафа в стене был проход в другую комнату, прикрытый занавесом. Время от времени Лена слышала за ним поскрипывание досок и тяжелые, медленные движения.
– Ну, о чем вы хотели мне сказать? – Ира засуетилась вокруг Лены. – У вас есть новости о моем муже? Понимаете, он оставил меня некоторое время назад, и я подумала, не собирается ли он подать о себе весточку. Одна очень нехорошая дамочка вынудила его меня бросить и, возможно, она же не дает ему писать…
– Боюсь, что у меня для вас нет никаких новостей.