Джампер. История Гриффина
Шрифт:
– На мизинчик? Это что такое?
– Мы должны пожать друг другу мизинцы, чтобы закрепить сделку.
– Какую еще сделку? А ты что готова сделать? Со своей стороны?
Она удивленно посмотрела на меня.
– О, да! Думаю, это честно. Но это ведь я говорю тебе, что делать, так что свое условие ты выдвигаешь сам.
Я немного подумал.
– Хорошо. Я сделаю десять рисунков воды, а ты позволишь мне нарисовать тебя в Лондоне. В воскресенье.
– Ты будешь в Лондоне?
– Могу попробовать.
– А как ты собрался меня рисовать? – спросила она, нахмурившись, и я понял, что она вспомнила своего бывшего парня.
– Полностью одетой, на людях, но придется пожертвовать пальто. Где-нибудь в парке, допустим.
– Мы остановимся в «Бест Вестерн Свисс коттедж», но я понятия не имею, где это.
– Видимо, рядом со станцией «Свисс коттедж». Это район в Кэмдене. Недалеко от «Риджентс-парк». Я зайду за тобой днем в воскресенье.
– Ла-а-адно. По-моему, у нас куплены билеты в театр, так что не откладывай на поздний вечер, – сказала она. Затем сняла одну из своих митенок и согнула мизинец крючком, обхватив им мой, крепко тряхнула и отпустила со словами: – Давай бум.
– Чего?
– Кулак сожми!
Я сделал, как она сказала, и она стукнула своим кулаком по моему, сказав:
– Бум.
– Ты больная!
Она утвердительно тряхнула головой:
– Ага.
В Пхукете потрясающая вода, чудесных оттенков голубого и зеленого, спокойная, но постоянно в движении. Первые наброски я сделал на острове Ко Бон, перемещаясь с подветренной стороны. Работал я цветными карандашами, которыми пользовался редко, но мне претила мысль о переходе от глубокой воды к отмели, выполненном одним грифелем.
Затем я приступил к Темзе, но в городе оказалось скучно – ряд за рядом стоят дома с окнами на воду. Я вернулся в Оксфорд и шмыгал между туристами, пока не нашел славное местечко возле моста Магдалены, где стал рисовать людей, проплывавших на плоскодонках под арочными сводами.
Подумал, не прыгнуть ли в Оахаку, но это причинило бы слишком много боли. Так что решил провести немного времени на детском пляже в Ла Холлье, рисуя морских львов, выбирающихся на песок из воды, или волны, разбивающиеся о волнорез.
День был серый, мрачный, и океан – точно такой же. Графитовый карандаш отлично подошел для такой воды. Монохром.
Перед тем как удалиться, я вошел в будку телефона-автомата и позвонил в окружное отделение ФБР Сан-Диего.
– Мне бы хотелось поговорить с тем, кто занимается делом об убийстве 16 марта шести агентов миграционной службы.
Женщина, снявшая трубку, спросила:
– А как вас зовут?
– Гриффин О'Коннер. На прошлой неделе я присылал кое-какую информацию. По почте.
– Вот как. Минутку, пожалуйста.
Я слушал музыку режима ожидания в течение двадцати секунд. И уже собрался повесить трубку, когда послышался мужской голос. Фоновый шум был уже другим.
– Алло! Гриффин О'Коннер!
– Да.
– А, хорошо. Я специальный агент Проктор. Одну секунду – мне переадресовали вызов на сотовый.
Шум на заднем плане стал тише.
– Так, теперь получше будет слышно. Ты где?
– Я уверен, ваше отделение уже сообщило вам номер телефона и местоположение автомата.
Некоторое время Проктор молчал, затем усмехнулся.
– Ну да. Я получил твое письмо. Очень было интересно.
– Это дало какие-то результаты?
– Возможно. Но вызвало массу вопросов. Например, что заставляет тебя думать, будто этот Кемп замешан в убийстве на ранчо Сэма Коултона?
Я раздумывал, что ему сказать, а что оставить при себе. Всю ли выложить правду или только большую часть. Те люди, которым правда могла навредить, были уже мертвы.
Но может, она навредит тем, кому я желаю смерти?
– Кемп разговаривал со мной оттуда. По телефону. Он велел прибыть на ранчо, сказал, что иначе убьет Сэма и Консуэло. Я испугался, поэтому позвонил в миграционную службу и вызвал шерифа. Да, – добавил я резко, – я наврал миграционке, что там толпа нелегалов, но я рассчитывал, что чем больше народу тем меньше шанс, что кого-нибудь… – Я сделал глубокий вдох. – …И поэтому соврал.
– И этот Кемп был в ту ночь, когда убили твоих родителей?
– Точно.
– Где связь, Гриффин? Что ему надо?
– Меня. Я и есть связующее звено. Он за мной охотится, хочет убить.
– Почему? Он мог прикончить тебя в доме твоих родителей, верно?
– Он пытался, но я сбежал. У меня остались шрамы.
– И снова спрашиваю: почему? Каков мотив? Я покачал головой. Я и сам не знал, почему, но все это как-то было связано с прыжками.
– Не знаю.
Почти правда.
Проктор продолжал:
– А что с Сэмом и Консуэло? Они дружили с твоей – семьей? Дело в том, что я не могу найти этому никаких подтверждений.
– Нет. Они нашли меня в пустыне после того, как я сбежал. Я был ранен, и они заботились обо мне, пока я не выкарабкался. Потом я уехал жить к племяннице Консуэло в Мехико, в Оахаку. Ее дом взорвали две недели назад. – Я остановился. – Вы ведь знали это, правда?
Проктор выдохнул.
– Да. Знал. Это легко было сделать – дом племянницы и все такое, только вот тел не нашли.
– Они промахнулись. Но мы были близко.
– Ты разве был там? В тот день не было звонков на ранчо.