Джампер. История Гриффина
Шрифт:
Критику Эвэ предъявила обоснованную, но не резкую, причем тут же приводила примеры с карандашом в руках, беря за образец озеро с лодками и отражения деревьев.
И все же ей понравились мои работы.
– Не ожидала, что ты будешь работать по памяти. Потрясающе, что ты был во всех этих местах и так здорово их помнишь.
Ну что я мог сказать? После неловкой паузы я постучал пальцем по рисункам из Оксфорда.
– Это я рисовал с натуры. Память тут ни при чем.
– И вот эти карандашные рисунки с Багамами мне
– Э-э… Это Таиланд, рядом с Пхукетом. Может быть, сходство и есть, но я-то никогда не был на Багамах. Думаю, в тех местах снимали «Доктора Ноу» и «Шаровую молнию».
– Ну а меня ты рисовать собираешься?
– Да. – Я немного подвинулся, примериваясь к фону за ней. – Вот. – Расположившись поудобнее, я взялся за альбом. – А там, в отдалении, золотой купол мечети. Может, ты сядешь на свое пальто?
День начинался пасмурно, тротуары были мокрые, и я все боялся, что пойдет дождь, но из-за туч вышло солнце, и откуда ни возьмись появились толпы лондонцев, моментально заполнивших парк. Она сбросила пальто с плеч, открыв моему взору зеленый свитер в обтяжку с рукавами три четверти и декольте. Я почувствовал, как что-то обожгло мои щеки.
Я приказал себе не пялиться. Ну, не пялиться напрямую.
– Тебе так удобно?
Она скрестила ноги и легла на бок, опираясь на локоть.
– Я готова.
Мадам Бескин проведала нас лишь один раз, увидела что работа кипит, и отправилась за горячим шоколадом в буфет неподалеку. Небо снова стало затягивать тучами, и Эвэ сказала:
– Я начинаю замерзать. Раз ты сам не пьешь, можно, я попью твоего шоколада?
Я с удивлением посмотрел вниз. Я о шоколаде просто забыл. Передав стакан, я сказал:
– Прости, он уже остыл.
Я закрыл альбом и попробовал встать, чтобы помочь ей подняться, но нога так сильно затекла, что я не смог на нее упереться и упал. Ногу кололо иголками, и это было мучительно неприятно.
Встревоженная, она тут же очутилась рядом со мной:
– С тобой все нормально?
– Нога затекла, – процедил я.
Мы втроем отправились в небольшое индийское заведение в Мэрилбоун, и мне пришлось пообещать мадам Брескин, что вернемся мы в отель на такси. Сидя в ресторанчике, они с Эвэ заставили меня показать им рисунок. Я скривился и неохотно передал им листок, а сам очень внимательно наблюдал за их реакцией.
– О, – пробормотала Эвэ. Ее рука поднялась вверх и поддернула декольте. – Ты… льстец.
– Батюшки! – воскликнула мадам Брескин. – Я видела, что ты стараешься, но ты умудрился сделать гораздо больше, нежели я ожидала!
Эвэ проговорила сдавленным голосом:
– Посмотрите же, что он сделал! Никогда я так не выглядела. Эта девочка… чувственная. – Она прикрыла рот рукой и стрельнула глазами на учительницу.
Мадам Брескин наклонила голову.
– Да, согласна. Все мы такими бываем, иногда. Что и говорить, он был более объективен, нежели поэтичен. Мы не всегда видим то, что совершенно очевидно Для других…
Эвэ выглядела смущенной, но тут подошел официант, и мы оба вздохнули с облегчением, а мадам Брескин отчего-то развеселилась.
Позже, в фойе отеля Эвэ тихо сказала:
– Мне бы– хотелось иметь копию, если ты согласишься отксерить рисунок.
– Можешь забрать себе, когда я закончу. Мне только с фоном разобраться. Не нравится свет на мечети и утки, а уж вода – это вообще не обсуждается.
Она запаниковала:
– Но мы утром уезжаем! Ты не успеешь.
– Я имел в виду, когда ты вернешься. В Трентон. Дай адрес и телефон. – Я вложил ей в руку карандаш. – Пожалуйста.
– А. Почтой. – Она написала несколько строчек аккуратно и элегантно. – Ну конечно.
Я пожал плечами.
Она спросила:
– А твой адрес?
– С почтой… напряг. Там, где я живу, и телефона пока нет. Но я не потеряюсь.
Мадам Брескин дала нам побыть наедине. Она уселась возле лифтов в кресло с ножками в виде львиных лап и делала вид, что смотрит в книгу.
Я зажал альбом под мышкой и протянул руку:
– Счастливого пути, мадемуазель Кельсон.
Она взяла мою руку и возмутилась:
– Рукопожатие?! Еще чего!
И дернула меня за руку так, что я оказался очень близко. Ее свитер был таким же мягким, как я изобразил, а губы, если уж на то пошло, – еще мягче.
– Вот! – сказала она. – Теперь ты можешь улыбнуться.
Мне пришлось поднять упавший альбом, и швейцар был так любезен, что выпустил меня на мокрый асфальт, распахнув передо мной дверь после того, как я в нее врезался.
Шел дождь, было холодно и гадко, но мне было наплевать.
Одиннадцать
Охота за почкой
Мне страшно хотелось объявиться на следующий день в аэропорту и удивить ее, но я не знал, летели они из «Гэтвика» или «Хитроу», да и каким рейсом. Должен признать, что у меня в голове постоянно вертелось: «Оставь им желать большего», – и я бы тут же прыгнул, если б знал наверняка, куда и во сколько.
Ведь именно мне и хотелось большего.
Два часа я провел в Риджентс-парке, заканчивая фон. Еефигура претерпела минимум изменений – чуть-чуть добавилразмытости и затемнил абрис, чтобы она выделяласьна фоне. Кружевной край ее лифчика показался наружу – фокус моего притяжения, и я вдохновенно работал над ним, не в состоянии удержаться от того, чтобы смотреть на ее грудь, глаза, губы…
Я отнес портрет в «Кинко» и с помощью самой крупноформатной машины сделал копию с двойным увеличением.