Джек и Фасолька
Шрифт:
— Спустил штанишки или как? — спросил он.
Вопрос по существу.
Это мир Блума.
— Она не сказала.
Он немного помолчал.
— Странно. Двадцатитрехлетняя красавица проводит ночь с прыщавым молокососом, который грузит апельсины, и подставляет свой зад для шлепков младшему брату. Очень странно. Пожалуй, позвоню матери, чтобы узнать, было ли у них заведено, чтобы брат спускал сестре штанишки. Огромное спасибо, Мэтью, все это очень полезно. Когда мы с тобой встретимся на ринге? Если сегодня после обеда, подходит?
— Вполне подходит.
— Приходи в пять — в половине шестого, хорошо? — предложил Блум. — Мы пойдем в спортзал прямо отсюда, он в соседнем доме, надень
В два часа дня мне позвонил Гарри Лумис. Он сообщил, что обсудил дело со своим клиентом, и у них есть встречное предложение. Он приглашает меня прийти к нему в контору и ознакомиться с ним. На вопрос, почему он не может просто передать его по телефону, он ответил:
— Если хотите узнать, приходите сюда, — и положил трубку.
Я позвонил Блуму предупредить, что наш урок откладывается, и мы перенесли его на пять часов следующего дня. Я вышел из конторы в два пятнадцать, а добрался до Ананбурга только в три тридцать. После долгого путешествия я был в отвратительном настроении, Железная Дева в приемной Лумиса ничего не сделала, чтобы его улучшить. Сам Лумис тоже. Встречное предложение, как выяснилось, он вполне мог передать мне по телефону, а я совершенно спятил, что согласился тащиться по жаре в такую даль.
— Насколько я понимаю, — начал я, — мистер Берилл…
— Если вы слушали, то поняли, — отрезал он.
— Мистер Берилл готов уладить дело, если миссис Мак-Кинни заплатит ему дополнительно пять тысяч долларов из собственного кармана в порядке компенсации за ущерб, который он может понести.
— Никогда не говорите «может понести», — поправил меня Лумис. — Берилл потерял всех своих потенциальных покупателей из-за обещаний этого мальчишки.
— Вы, конечно, знаете, что сама миссис Мак-Кинни не несет персональной ответственности за долги, которые мог наделать ее сын…
— Да, все это я знаю, — сказал он, — конечно, знаю. Но я считаю, что любой с такими деньгами, как у миссис Мак-Кинни, согласится расстаться всего лишь с пятью тысячами, чтобы только избавиться от нас. Знаете, какой у нее доход?
— Нет, не знаю.
— У нее четыре тысячи акров земли, каждый из которых стоит по меньшей мере четырнадцать сотен. Это почти пять миллионов шестьсот тысяч. Это начало. У нее есть — что? — тысяча голов скота на ранчо. Скажем, хорошая племенная корова стоит семьсот долларов, а хороший бык где-то от двенадцати до пятнадцати сотен долларов. Это еще шестьсот-семьсот тысяч, мистер Хоуп. Добавьте механизмы, лошадей и всякую всячину. Можно сказать, что она имеет шесть-семь миллионов долларов. Не знаю, сколько из них только на бумаге, но это не моя забота. Пять тысяч не разорят ее. Передайте ей наше предложение. Пять тысяч за ущерб, конфискация четырех тысяч со счета и все личное имущество парня. Ферма, естественно, остается нам. Как вы это находите?
— Отвратительно.
Лумис фыркнул.
— Я знал, что вы так скажете, но ваш клиент может думать иначе.
— Нет, пока я ей советую, — ответил я. — Всего наилучшего, мистер Лумис.
Когда я отправился назад в Калузу, опять пошел дождь. Дождь летом редкость в здешних местах. Это еще одно подтверждение того, что все в руках Божьих. Я ехал медленно, пригнувшись к рулю, пытаясь разглядеть дорогу сквозь прозрачный кусочек ветрового стекла, расчищенный испорченными «дворниками». Дождь лил как из ведра, обрушивая потоки воды на автомобиль и на все вокруг.
Впереди в полном мраке крупные капли дождя с серебряным звоном разбивались об асфальт. Неожиданно сверкнула молния, а затем раздался удар грома. Я вздрогнул, но тут же вспомнил, что во время грозы автомобиль считается самым безопасным местом благодаря резиновым
К постоянному стуку дождя добавлялся ужасный шум ветра, трепавшего заросли вдоль дороги. Мой маленький автомобиль с трудом продвигался по туннелю из ветра и воды, и я вздрагивал при каждом очередном разряде, не веря по-настоящему в теорию защиты от грозы с помощью резиновых шин, к тому же мои шины были синтетическими. Может ли защитить меня комбинация из резины, нейлона и стали от подобной казни на электрическом стуле? Я отъехал почти на треть мили от почтового ящика Берилла, когда заметил впереди огромную лужу и попытался затормозить. Я боялся забуксовать и все время думал об этом, преодолевая водное пространство, как пьяный матрос, — и тут двигатель заглох.
Я выругался про себя.
Я знаю, что нужно делать, когда аккумулятор отсырел, — подождать пять-десять минут, прежде чем попытаться снова завести машину. Так я сидел в растерянности минут десять, слушая дождь. Он не собирался прекращаться. Я взглянул на часы и хотел снова завести машину. Когда я повернул ключ, опять сверкнула молния, такие совпадения всегда пугают меня, кажется, что я собственноручно управляю громом и молнией. Машина не заводилась. Я еще раз повернул ключ. И еще. И еще. Я точно знал, что поступаю неправильно, но я нервничал каждый раз, когда стартер чихал и замолкал, мотор почти заводился, поощряя меня. Я сделал еще несколько отчаянных попыток и наконец бросил проклятый аккумулятор вместе со всей оставшейся в нем электроэнергией. Мне всегда «везло». Почти двадцать миль от центра Калузы, вокруг ревущие ураганные потоки, дохлый аккумулятор, никого на дороге, и зонт с двумя сломанными спицами на заднем сиденье — чего только нет на заднем сиденье «гайа». Я потянулся через спинку, взял зонт, вытащил ключ зажигания и открыл дверь слева. Дождь немедленно окатил меня. Я попытался раскрыть поломанный зонтик, но ветер сразу вывернул его наизнанку. Я чертыхнулся и швырнул нелепое сооружение через крышу автомобиля в пальметто у дороги. Я оказался под дождем без всякого укрытия и вымок до нитки за те сорок секунд, что запирал автомобиль.
Ферма Эвери Берилла была по той же дороге, немного назад, если треть мили «немного» в такой ураган. На ферме был телефон, и, даже если мне придется подождать, пока разговорчивая леди освободит линию, я смогу в конце концов связаться со станцией обслуживания, чтобы они прислали кого-нибудь помочь завести двигатель или отбуксировали меня, если он вышел из строя. Насквозь мокрому больше нет нужды заботиться о том, чтобы не промокнуть. С какой-то беспечностью я шагал под дождем — точь-в-точь современный Джин Келли, только что не пел. Единственный раз я почувствовал обиду, когда пытался остановить грузовик, везущий клетки с цыплятами, а водитель проехал мимо, даже не притормозив и обдав меня фонтаном брызг, которые расстроили меня меньше, чем его пренебрежение. Я дошел до почтового ящика Берилла и свернул налево в подъездную аллею.