Джек Мэггс
Шрифт:
Его секрет раскрыт.
Это угнетало его весь этот долгий день, поэтому Отс, переполненный самыми сумбурными мыслями и чувствами, устремился по темным улицам туда, где был его тайник. Он шел быстро – кто-то мог бы сказать, яростно отбивая шаг, подавшись назад и в некотором роде это был боевой шаг, словно он шел на Москву, – как бы стараясь убежать от своей тайны, которая состояла в том, что он был влюблен в сестру своей жены.
Он никогда не хотел этого, а началось все с объединившей их тревоги за его жену, которую врачи уложили в постель на последних месяцах беременности. Это совпало с их переездом на Лембс-Кондуит-стрит, неизбежные
Никто из знавших Тобиаса, даже сам старый актер, – однако первым угадавший в его душе «бурю с громом», – не подозревали о его неистовой греховной жажде любви. Не знал об этом и сам Тобиас. Он не ведал о том проклятии или даре, который унаследовал от родителей: ему всегда будет не хватать любви.
Он никогда не знал эту правду о себе, даже когда слава, которой он так жаждал, пришла к нему, пусть ненадолго, и он разъезжал по городам, как человек-карнавал, собирая все больше читательских аплодисментов. Даже тогда, когда слава была, как говорят, брошена к его ногам, он не увидел ее.
В 1837 году он еще меньше разбирался в своем характере. Ей было восемнадцать, когда он лишил ее невинности. Тоби, Тоби! Перед этим он побывал в церкви. Теперь же он лишился всякой надежды, что она попадет в Рай.
Потом они встали рядышком на колени и дали священную клятву Господу, что это не повторится, а потом нарушили ее еще один раз, затем второй, а потом еще в их маленьком саду во время дождя, в его кабинете в три часа утра. Она была ребенком, а он дураком, нет, даже хуже, чем дураком. Он был хуже своего отца, которому никогда ничего не прощал, ибо сам спустя всего несколько минут после того, как ему удалось сбежать от подвыпившего Генри Хауторна, стал думать только о Лиззи. Он отдал свой единственный флорин нищему у Линкольнс-Инн-Филдс.
Глава 11
Джек Мэггс был быстрым в ходьбе и беге, но в обуви покойного лакея он стал наполовину хромым. Черт побери, эти туфли подкосили его. Они сжимали пальцы, как тиски, вонзались в пятки, словно крючки. Он снял их, но тут же поранился уже о что-то другое. Ничего не оставалось, как снова надеть их. Занимаясь этим, он почти потерял из виду Тобиаса Отса, и если бы писатель вдруг не запел громко и беспечно, то вовсе потерял бы его в тумане. Но, слава Господу, он теперь слышал красивый тенор всего лишь в каких-то двадцати футах от себя, «Салли из нашего переулка»: эта песенка считалась непристойной.
Он догонит этого ублюдка. Он задаст ему трепку. Мэггс хромал за ним до Линкольнс-Инн-Филдс, несмотря на то, что каждый шаг стоил ему адских мучений. Это всего лишь боль, утешал он себя. Он знал страдания и поужасней. Когда песенка дошла до слов о «нежном ручейке», они уже добрались до темной неосвещенной Кери-стрит. Теперь их разделяло футов пятнадцать.
На Чансери-лейн огромный нескладный и нетвердо державшийся на ногах факельщик с пучком горяшего хвороста в руке пытался бежать по тротуару. На вид ему было все пятьдесят, и он освещал факелом путь двум молодым джентльменам, которые, в свою очередь, пытались сопровождать маленькую шлюху. Все трое были пьяны, как лошадь капитана Гарри.
Когда
Джек Мэггс, перебежав дорогу экипажу, торопливо заковылял по Лембс-Кондуит-стрит. Как бы в качестве награды за свои страдания он все же успел заметить, в какой дом вошел Тобиас Отс. Мэггс достиг двери, но лишь для того, чтобы услышать, как тяжелый засов запирает ее изнутри.
Неожиданно за его спиной вспыхнул яркий луч света, прорезавший туман, и его собственная огромная тень упала на дверь дома.
– Итак, – промолвил человек с фонарем, – что вам здесь нужно?
Сначала Мэггс решил, что это солдат, но, увы, это оказался «бобби», чертов полицейский в замысловатом мундире. Джек Мэггс никогда еще не видел на полицейском такого кителя.
– Вы не хотели бы обменяться своей формой со мной за весь чай Китая? – бесцеремонно предложил Мэггс полицейскому. – Мне дали туфли, которые жмут, и заставили следовать за хозяином, позабыв дать на плечи чего-нибудь потеплее.
Полицейский был порядочным здоровяком с лицом, напоминающим картофелину. В его взгляде, когда он поднял свой фонарь повыше, Мэггс увидел выражение, какое бывало у его коллег, когда они задумывали сотворить над ним что-то недоброе, разумеется, без всякого риска для себя.
– Где ваш хозяин? – спросил полицейский.
– Он только что вошел в дом.
– Вошел? Я никого здесь не видел. Полицейский, светя себе фонарем, осмотрел сверху вниз Джека Мэггса и убедился, как губительно сказались на его одежде лазания по крышам, падение с лестницы и прогулки под дождем. Рыцарь Радуги весь промок и был забрызган грязью.
– Он только что вошел в дом, – неожиданно резко сказал Мэггс. – Вот в эту дверь. Мистер Тобиас Отс. Автор книги о Капитане Крамли.
Полицейский сунул свой фонарь чуть ли не в нос Джеку.
– Капитан Крамли?
– Вот именно.
Бобби, помолчав, наконец сказал:
– Иди домой.
Выбора не было. Джек Мэггс открыл ворота и вошел во двор. Дорожка вела вниз к двери кухни; прижавшись к двери, Мэггс ждал. Но полицейский оказался из бывалых, он продолжал держать фонарь в поднятой руке и следил за каждым шагом лакея.
Отчаяние заставило Мэггса дернуть за ручку кухонной двери, и судьба смилостивилась над ним, – по чьей-то беспечности дверь кухни не была заперта. Он вошел в дом Тобиаса Отса и закрыл за собой дверь на засов. В подвальных окнах кухни он видел ноги полицейского, видимо, направившегося к парадной двери дома.
Этой деревенщине, кажется, было мало его объяснений; он вознамерился постучаться в дом Тобиаса Отса и задать ему лично вопросы о его лакее. По темной лестнице Мэггс прокрался в прихожую, – если настырный «бобби» все же достучится до хозяина, он мог бы убежать с черного хода. А пока он стоял, как столб, вкопанный в землю, и лишь когда стало ясно, что полицейский удалился, Мэггс наконец облегченно вздохнул и расслабился. Однако он не сдвинулся с места, а остался стоять, только уже теперь его дыхание было глубоким и ровным.