Джекпот

Maxime

Двери лифта закрываются, человек топчется в темноте перед лифтами, покашливает. Это тянется бесконечно долго. Непохоже на Родиона, тот всегда в движении. Наконец человек идёт к квартирам.

Мы облегчённо вздыхаем, смеёмся и возвращаемся к поцелуям.

«Всё-таки ты у меня кончишь сегодня», - наверное, думает Мириам, натирая задом мой пах через джинсы. Она в первый раз вышла из конюшни и гарцует перед наездником, демонстрируя таланты.

Я сдаюсь, стягиваю с неё джинсы, сдвигаю набок белую ажурный треугольник стрингов

и тут же вгоняю в шоколадку восемнадцать сантиметров пульсирующего кнута. Он проскальзывает внутрь, как раскалённый нож в масло. Её попа горит, обжигает изнутри, как кипящее масло. Действую на автомате: быстро, слаженно, в темноте на ощупь у меня получается гораздо лучше, чем у Мириам.

Она удивлённо фыркает, замирает, привыкая к новому хозяину, выгибает спину и, повиливая задом, ждёт моих указаний. Шикарная чёрная грива волнами скользит по спине. Я выбираю аллюр. Медленный шаг, постепенно переходящий в рысцу. У Мириам тату на копчике в виде крыльев бабочки. Хоботок болтается где-то снизу, иногда я чувствую, как он стукается о мошонку.

«Бабочка просит кушать, бабочка проголодалась».

Мои яйца распухли от бесконечных эрекций. Они - как два огромных подшипниковых шара, только что не стучат так же громко.

Я хорошо вцепился в седло, удовольствие от езды ничем не испортишь: холод, грязь, темнота - мне всё нипочём. Пришпориваю Мириам, мою гнедую лошадку-шоколадку. Шлепки по попе звенят на весь подъезд. Мириам чутко прислушивается к командам наездника, ведёт ухом и сразу переходит на галоп. Сбавляю темп, поглаживая её по ляжкам, опять рысца. Бабочка сидит на кончике члена и вот-вот готова присосаться к заветному лакомству. Её хоботок втыкается в головку, проникает в отверстие уретры, входит глубоко внутрь. Пришпориваю, отправляя Мириам в сумасшедший галоп. Теперь она скачет, высоко забрасывая круп, не давая мне расслабиться. Бабочка расправляет крылья. Мириам забывает о всякой опасности и громко стонет.

Я хватаю её за гриву, собираю хвост, оттягиваю назад и, вгоняя конус для подачи начинки глубоко в зад, тяну за поводья. Мириам хрипит, приседает назад, встаёт на дыбы. Я в этот момент закачиваю в неё молочно-кремовую начинку. Бабочка довольно подрагивает крылышками.

Когда всё закончилось, Мириам, повиливая задом и тихо фыркая, отправилась назад в конюшню, а я, опустошённый, поплёлся домой готовить новую порцию лакомства для бабочки.

13

На следующий день Мириам заболела, и шоу пришлось отменить. Родион, скрипя зубами, предложил зрителям деньги за билет или сто токенов, если они готовы подождать. Почти все выбрали токены. Ажиотаж вокруг Мириам только набирал обороты.

В среду она как всегда пришла на разогрев, и Родни снова разминал ей вымя за закрытыми дверями.

После эфира, не переодеваясь, она зашла ко мне в операторскую в чёрном открытом платье-сарафане, босоножках на шпильке. Какой-то козёл запретил ей мастурбировать, и она целый час сидела с анальной пробкой, сетуя на жизнь, призывая зрителей к милосердию, напоминая им, что у неё не было оргазма почти две недели.

С этой пробкой она и пришла ко мне на заплетающихся ногах.

– Поможешь достать?
– Мириам поворачивается

попой, закидывает платье и длинным ногтем сдвигает в сторону тонкую полоску чёрных стрингов.

Прозрачная ручка похожа на блюдечко, которым Мириам прихлопнули сзади, как огромной канцелярской кнопкой. Внутри пятнадцать сантиметров конуса с диаметром, доходящим до семи с половиной. Все эти подробности мне известны, потому что я сидел рядом, когда Родни заказывал игрушки.

Неуклюже направляю настольную лампу на попу, прищуриваюсь, как хирург, которому предстоит вытащить занозу. Передо мной зияет внутренний мир Мириам: слизистая оболочка, испещрённая алыми кровеносными сосудами, синими венками. Ярко-красный мешок, предварительно залитый смазкой, натянут до предела, как кожа на барабане. Он скользит по конусу, обсасывает его, как леденец.

– Расслабься, - кладу ладони на половинки Мириам и пускаю волну.

– Да, мой Господин, - наигранно воркует она, раздвигая ноги и слегка приседая.

Ягодицы, как два желатиновых тортика, трясутся из стороны в сторону, шпильки воткнулись в пол, заземляя вибрации тела.

Широко открываю рот, хватаюсь зубами за ручку, тяну её, одновременно массируя тортики. Мириам кряхтит, выталкивая конус наружу. Края сфинктера быстро расширяются перед моими глазами. Огромная дыра, в которую свободно войдёт детская головка, хлюпнув смазкой, резко смыкается.

Я сижу офигевший, с конусом в зубах, дрожащими от возбуждения руками, чётким стояком в джинсах.

Мириам, улыбаясь, забирает конус и, наклонившись, целует меня в губы. Потом пристально смотрит мне в глаза дурманящим чёрным бархатом больших сверкающих зрачков, облизывая сухие губы, и говорит всё так же театрально:

– Мой Господин, только Вы даёте мне удовольствие. Только Вы решаете, когда я кончаю.

– Вот как?

– Да. Вот как.

– Я - Господин?
– подыгрываю, как умею.

– Да. Ты - Господин, я делаю, что ты говоришь, - ей нравится отвечать на простые вопросы. Мы могли бы играть в вопрос-ответ бесконечно.

– Зачем тебе это?
– смущённо спрашиваю её.

Её глаза грустнеют, театральная маска опадает. Мириам поджимает губки, возвращаясь в реальный мир.

– Ладно, извини, - в её голосе слышатся едва уловимые нотки стыдливости, и вся её игривость тут же улетучивается. Мириам вздыхает, разворачивается и идёт к двери.

Чувствую, что теряю её. Сейчас она выйдет, накрутится, в следующий раз её уже не выведешь на откровенный разговор. Ну почему, почему я совсем не чувствую себя Господином? Почему я всё время боюсь потерять её? Нет, это я - Раб, исполняющий желания и прихоти капризной Хозяйки.

Какое-то отчаяние охватывает меня.

– Мириам, постой. Что я должен делать?

Она неуверенно задерживается в дверях. Включаю нежность:

– Научи меня, пожалуйста.