Дженни ниоткуда: Ночные призраки
Шрифт:
— Значит, все в порядке?
— Именно так, Дженни. Ты молодчина, я даже не предполагал, что удастся собрать столько улик. Все в самом прекрасном порядке!
— А это значит, мы заслужили награду.
— Ты точно заслужила, я даже немного завидую, — признался Квестин. — Выбирай, чего бы ты хотела в качестве награды? Надеюсь, это окажется не нож, такие подарки пусть делают гоблины.
— Нет, нет, у меня же теперь есть неплохой меч, с которым не стыдно показаться на людях, — напомнила Дженни. — Ножи меня теперь интересуют гораздо меньше. Нет, речь о другом. На площади Тысячи Столбов дает представление новая
Квестин издал тяжелый вздох, уставился в сторону и пробормотал:
— Да, я видел афишу. Но не уверен, что тебе понравится. По-моему, у них слабая программа.
Конечно, «дядюшка» видел эту афишу и очень тактично промолчал, чтобы не бередить душевных ран Дженни. Вот и сейчас надеется, что она передумает, не будет смотреть чужое выступление, а после горевать о сгинувшей семье. Даже прикинулся знатоком жанра. Слабая программа! Ему-то откуда знать…
— Я же сказала «немного искусства», — примирительно заметила она. — Совсем немного. Ровно столько, сколько его найдется в слабой программе.
Глава 4. Немного искусства
Афиши начали встречаться в нескольких сотнях шагов от площади Тысячи Столбов. С афишами эти актеры придумали неплохо, отпечатали их целую кучу и развешивали на видных местах. У Папаши такого не водилось, зато он придумал дать объявление в газете. Это даже круче, чем афиши, изготовленные типографским способом. Этот вывод был в пользу Папаши Бурмаля, и удовлетворенная Дженни осмотрела афишу. На ней было семь человек, все одинаковые лицом и фигурой, как братья. Но явно же не потому, что являлись родней, а потому что так проще художнику. Все в одинаковых камзолах, с одинаковыми усами, лихо закрученными кверху, с круглыми красными щеками и с застывшими улыбками.
Один, самый большой, поднимал гирю размером вдвое больше себя, двое жонглировали, еще двое кувыркались. Оставшаяся пара замерла на заднем плане, широко разведя руки, и их амплуа пока что было непонятно. Главное, на канате никто не разгуливал, и, стало быть, Квестин был прав: программа совсем слабая.
Что ж за выступление, если по канату не разгуливает некто в яркой блузке и с торчащими косичками? Это Дженни и высказала, но добавила, что все-таки лучше посмотреть выступление, а не афишу. Может, у этих актеров есть какие-то скрытые достоинства, не поместившиеся на афише? Дело шло к вечеру, народ уже тянулся на площадь, и там светились фонарики.
После того, как миновали первые столбы, сердце забилось чаще, слишком свежими оказались воспоминания. Вон там Пьер привязал лошадей, вот здесь расхаживал Борд, натягивая канаты. И фургон эта труппа поставила на том же самом месте, где еще можно заметить втоптанные в землю обугленные щепки. А здесь была лужа… та самая лужа, в которой началась эта история. Началась с того момента, как Дженни лежала в холодной воде, а около нее покачивались среди пепла на крошечных волнах льдинки. Тогда она не знала, что означает лед рядом с ней.
Воспоминания так и не захватили ее полностью, потому что вокруг были люди. Гораздо меньше зрителей, чем на единственном выступлении труппы Бурмаля, и это было правильно, потому что Папаша и детки были лучшими актерами в мире… С другой стороны, людей было достаточно много, чтобы не возникло
Сцена уже была готова, и Дженни увидела пару артистов. Один, самый большой, уже показывал собирающейся толпе, как он поднимает гирю. Довольно приличную, хотя и не такую громадную, как на афише. Другой отбивал такт на бубне и покрикивал:
— Подходите, глядите, вот он, великий силач Бимгат! Он подбрасывает гирю, как пушинку, попробуйте так же! Ну, кто поднимет так же ловко?
Желающих не было, публика лениво наблюдала, как мерно поднимается и опускается пузатый чугунный снаряд. Дженни-то поначалу решила, что гиря фальшивая, бутафорская, но мускулы на обнаженных предплечьях Бимгата вздувались и опадали. Это значит, что гиря, может, и полая, но весит все равно прилично.
Потом силач подхватил другой рукой крикуна, который бил в бубен, подбросил над собой, поймал. Тот не сбился с ритма, и публика одарила артистов парой жидких хлопков. Ну, так себе номер. А голосистый актер продолжал выкрикивать:
— А вот жонглеры, Том и Пом. Глядите!
На сцену выскочили еще двое. Надо сказать, что насчет их внешности афиша не врала, лица у всех актеров были выбелены, на щеках намалеваны красные круги, и усы у каждого задорно торчали кверху, что у мощного Бимгата, что у его приятелей, гибких, подвижных и суетливых, словно ратлеры. Потом программа пошла своим чередом, силач, поднимая попеременно то крикуна, то гирю, попятился, а жонглеры сновали по сцене, перебрасываясь булавами, потом в воздухе замелькали ножи, а жонглеры сохранили прежний высокий темп. Уже порядочно стемнело, и свет фонариков сиял на лезвиях.
Под конец еще один актер выволок из темноты на сцену стол с намалеванной мишенью, и все ножи блестящим роем устремились к ее центру. С глухим перестуком вонзились в истыканную столешницу — Том и Пом показывали публике, что, без обмана, играли с опасными штучками, их ножи были остро отточены.
Аплодисменты в этот раз были погуще, Дженни тоже похлопала. Не потому, что ей понравилось, а из профессиональной солидарности.
Силач уже оставил свою гирю, а крикун больше не бил в бубен, пришло время главного номера. Такой всегда оставляют под конец выступления, потому что к этому времени обычно уже темнеет, и можно задействовать кое-какие эффекты, которые лучше смотрятся без света. Вот и у этих тоже так заведено. Еще двое с нарисованными улыбками и торчащими усами, которые прежде не участвовали в представлении, поставили ширмы, зажгли несколько свечей… интересно, что они приготовили?
— А теперь, — трагическим тоном провозгласил крикливый актер, — узрите чудо из чудес! Мастер Гонациус и его говорящая голова! Чудо тавматургии и некромантии, только на наших выступлениях и только для вас!
Хлопки публики, и так не очень громкие, тут же смолкли. Публика приготовилась встречать чудо из чудес. Один из усатых и раскрашенных, на этот раз закутанный в черную хламиду, выкатил столик на колесах. Снизу, на полке под столешницей, горели свечи, а на столешнице было нечто, накрытое белой тканью. Нечто круглое, размером с небольшой арбуз. Или с человеческую голову.