Джевдет-бей и сыновья
Шрифт:
— Ну почему же, дружище… — пробормотал Омер, входя вслед за Рефиком в гостиную. Увидев, что все кресла покрыты белыми чехлами, а ковры убраны с пола, удивился: — Разве вы с Перихан не остались здесь на лето?
— Остались. А, ты про это? Мама боялась, что кресла пропылятся. Садись. Я уже и чай приготовил.
— А покрепче ничего нет?
— В такой ранний час? Или ты там пил по утрам? Ну, давай, рассказывай, что ты там делал столько времени!
— Да ничего особенного. Сейчас расскажу. О, портрет Джевдет-бея, смотрю, повесили!
—
— Нет, так даже лучше. Похоже на вечер. Самая хорошая атмосфера, чтобы поговорить.
— Чтобы поговорить! — эхом отозвался Рефик, не пытаясь скрыть своего волнения, и ушел за чаем.
Омер встал на ноги и стал ходить из угла в угол. «Да, поговорим! Он узнает, что я делал, о чем думал, сравнит со своими действиями и мыслями, может, что-нибудь ему понравится, и он обрадуется. Как всегда… А у меня, как всегда, будет такой вид, будто я ко всему этому отношусь пренебрежительно… Вина бы хоть выпили, что ли!»
В гостиную вернутся Рефик с самоваром.
— Поесть что-нибудь найдется? — спросил Омер, и Рефик с всегдашней готовностью услужить снова убежал на кухню.
«Я как будто пытаюсь отложить разговор. Еще со школьных лет у меня есть такая манера… Не люблю, когда меня расспрашивают. Неправильно это!» Омер остановился посередине комнаты. «Эх, если бы я только мог заставить сознание замолчать! Кто я такой, спрашивается?.. Ну вот, еще не пил, а уже…» Он уселся в любимое кресло Джевдет-бея и стал ждать, нервно покачивая ногой.
Рефик принес из кухни печенье и сыр. Поняв, должно быть, что Омер сразу принялся грызть печенье просто для того, чтобы не сидеть просто так, сказал:
— Мухиттин должен скоро прийти.
— Чем он сейчас занимается?
— Ты ведь знаешь, что он выпускает журнал? Получил разрешение и…
— Знаю, знаю. Глупый пантюркистский журнальчик. Я купил последний номер. Гадость редкостная. Ты расскажи, чем он еще занимается.
— Не знаю! — сказал Рефик. Вид у него был такой, будто он размышлял, чем бы развлечь Омера. — Если хочешь, я о себе расскажу. Хожу в контору. Разрабатываю программу, из которой на этот раз точно должен выйти толк. С Перихан у нас все хорошо. Может быть, тебя удивило, что я об этом упомянул? Дело в том, что иногда мне кажется, что наши отношения могут разладиться… А ты ведь знаешь, я не из тех, кто смог бы жить один. Дочка растет. Конечно, она меня радует, но с ребенком, скажу я тебе, непросто. Не хочу, чтобы у меня были еще дети. Читаю. Что еще?..
— Еще, я полагаю, дышишь и ешь. Не помню, писал ли я тебе, что видел в Анкаре Самима? Мы с Назлы даже один раз обедали у него. Он женился.
— Вот как?
— Дом, мебель, вещи… Хотят обставить дом новыми хорошими вещами и познакомиться с новыми интересными людьми.
Рефик застенчиво улыбнулся, словно желая дать понять, что он, увы, не умеет говорить так красиво, и обмакнул печенье в чай.
— И он тоже живет, дышит. Да,
— Мухиттин идет. Боится, значит? Что он хотел этим сказать? — Рефик встал и подошел к окну. — Да, это Мухиттин.
Рефик пошел открывать дверь, а Омер встал, подошел к окну и в щелку между ставнями посмотрел на Мухиттина. Сначала он почувствовал что-то вроде нежности, но потом увидел, каким сердитым, пристальным взглядом тот смотрит по сторонам, и ему стало не по себе. «Снова будем спорить о жизни. Каждый будет говорить, что он прав. И почему я не рассказал Рефику о Назлы до прихода Мухиттина? Эх, выпить бы! Конечно, в такой жаркий летний день это желание покажется им странным. Ради чего они живут?» Услышав голос Мухиттина из коридора, Омер почувствовал, что в его душе совершается какое-то непонятное движение, и неожиданно подумал, что зря приехал в Стамбул.
— Ну вот, как я и ожидал… Гм… Как поживаешь? — пробормотал Мухиттин, входя в комнату и протягивая Омеру руку. — Давай-ка, что ли, пожмем друг другу руки! — Подержав немного руку Омера в своей, он отпустил ее и спросил: — Ну, что скажешь? Как я выгляжу?
— Бодрым и здоровым.
— В самом деле?.. — Мухиттин обвел взглядом гостиную и повернулся к Рефику: — Что это вы мебель в саваны нарядили? — Похоже, шутка ему самому не понравилась: он насупился и сел в кресло.
— Чай будешь? — спросил Рефик.
— Буду. Все как всегда, одно и то же…
— Что морщишься, солнечный свет ослепил? — спросил Омер.
— Нет, шайтан света не боится… Ну, давай, рассказывай.
— О чем рассказывать-то? Живу, как видишь, — сказал Омер и тут же прибавил, испугавшись, что Мухиттин заметит, как он нервничает: — Поселился в Альпе, в помещичьей усадьбе и превосходно себя чувствую.
— А как же планы, мечты, стремления?
Омер посмотрел на Мухиттина так, словно тот говорил на каком-то неведомом языке, потом повернулся к Рефику и улыбнулся, словно хотел сказать: «Этот человек, похоже, говорит о чем-то интересном, но я, увы, его не понимаю!» Поверив, что его улыбка выглядела именно так, немного успокоился.
— Планы, стремления… — повторил Мухиттин. — Что с ними?
— Все с ними в порядке! — сказал Омер и понял, что волнения скрыть все-таки не удастся. — И с планами, и со стремлениями… Да я и сейчас кое-что делаю. Провел, например, электричество в деревню на горе. То есть в усадьбу…
— В самом деле? — обрадовался Рефик. — Значит, ты принес туда свет!
Омер решил, что из-за этой простодушной реплики покажется Мухиттину еще смешнее.
— Я ведь говорю не о свете в философском понимании, а о самом обычном, электрическом.
Рефик, похоже, смутился.
— Одно дополняет другое. Но я считаю, что свет в философском понимании важнее…
— Нет ли у тебя все-таки выпивки?
— Кажется, зря я сюда пришел, — сказал Мухиттин. — Вы оба несете какой-то вздор.