Джевдет-бей и сыновья
Шрифт:
— А, ты про тех молодых военных? — вмешался Рефик. — Видишься с ними? Хорошие ребята.
— Военные? — спросил Омер. — В самом деле, военные… Ты их уже охмурил?
«Зачем, зачем я только сюда пришел?! — бормотал Мухиттин, еле шевеля губами. — Здесь гадко… И этот жалкий тип… Зачем я пришел, зачем напился? Почему все так…»
— Охмурил ты их уже, спрашиваю? Военные, значит… Ладно, почитай-ка нам свои патриотические вирши. Ха! Он, наверное, когда кропает их, сам смеется! Потому что он тоже медуза… — Омер говорил, запрокинув голову и рассматривая потолок. — Медуза, медуза… О, по потолку ангелы летают!
— Неужели в первый раз заметил? — улыбнулся Рефик.
— Где тут уборная? — спросил Мухиттин.
— Как быстро ты забыл! Наверху.
— Турецкая уборная
«Умоюсь холодной водой!» — думал Мухиттин, выходя из гостиной. Когда голоса Омера и Рефика стихли за спиной, на душе стало полегче. «Да, Мухиттин, — бормотал он себе под нос, поднимаясь по лестнице, — нельзя было сюда приходить. Ты ошибся, но такой человек, как ты, может исправить свою ошибку. Вернусь домой, выпью кофе… Пройдусь пешком. Сколько времени? Два часа. Самое жаркое время дня. Приду домой, посплю…» На лестничной площадке тикали часы. «Кто их завел, Рефик? Или, может, Осман заходит на неделе и заводит, чтобы тиканье не прекращалось». И он осторожно прошел мимо часов, словно боясь их задеть. Открывая дверь уборной, подумал: «Почему я боюсь этих часов? Я могу их сломать!» Умываясь, стал вспоминать первые годы дружбы с оставшимися в гостиной людьми. «Да, студенческие годы были самым лучшим временем!» Выйдя из уборной, снова услышал тиканье и разозлился. «Сломаю я эти часы. Вот они удивятся! Бедному Осману нечего будет заводить!» На столике рядом с часами стояла пепельница. Мухиттин схватил ее и ударил по часам, но ничего не произошло, потому что в последний момент он замедлил движение. «Не разбились! Не сломал я их!»
Поставив пепельницу на место, Мухиттин, не осознавая, что делает, открыл ближайшую дверь и вошел в кабинет. «Сколько лет мы играли здесь в покер! А сейчас… Нет-нет, я… Я пойду к Гыясеттину Каану и скажу, что Махир Алтайлы и прочие предали наше дело. А я буду работать с вами… Журнал…» Взгляд его вдруг остановился на портрете Джевдет-бея. «Джевдет-бей… Вся его жизнь… Вещи, вещи, семья, дети, счастье, радость!» Джевдет-бей смотрел на Мухиттина и будто говорил: «Будь осторожен!» Мухиттин вышел из кабинета и уже собирался спуститься вниз, когда его вдруг охватило любопытство. «Что, интересно, в других комнатах?» Он открыл первую попавшуюся дверь — это оказалась спальня Османа и Нермин. Ставни закрыты, комната, как и весь дом, погружена в полумрак. «Большая постель… Здесь торговец спит со своей женой… Запах духов и мыла… Бархатные кресла… Вот где они живут!» Ему хотелось все здесь порушить и разломать. Еще хотелось рассмеяться, но не было сил. Отвернув край покрывала, он достал из-под подушки пижаму Османа, развернул, посмотрел… Вроде простенькая, синяя в белую полоску, но все равно понятно, что это пижама богатого человека. «Никогда не буду больше спать в пижаме!» Он попытался представить себе, как Осман, одетый в эту пижаму, размышляет о своих торговых делах или разговаривает с Нермин голосом, будто вымытым с мылом. Потом вернул все на свои места и пошел в комнату напротив. «Это комната Джевдет-бея, а вот его кровать!» С фотографии на стене все так же предостерегающе смотрел сам Джевдет-бей. Мухиттин глядел на кровать и думал, что Джевдет-бей спал в ней многие годы. «Эх, Джевдет-бей!» — пробормотал он себе под нос и будто ощутил на миг атмосферу праздника: словно открывались и закрывались двери, входили и выходили гости, разговаривали, смеялись, жили — а ему оставалось только слушать издалека их голоса. «Я пьян!»
В самом темном углу комнаты стоял платяной шкаф. Мухиттин подошел к нему и быстрым движением раскрыл дверцы. С одной стороны висели платья Ниган-ханым, но это было неинтересно. С другой стороны были ящики. Мухиттин начал их выдвигать. Полотенца, скатерти, куски шелковой ткани, несколько фарфоровых чашек… Он поднял голову. «Они всем этим пользуются… Используют, живут и довольны жизнью!» Неожиданно он покачнулся, испугался, что упадет, и опустился на кровать. «Полежу здесь немножко. Если кто-нибудь придет, встану. Пойду к Гыясеттину Каану и скажу, что остальные предали наше дело. Что он на это скажет? Я читаю ваши статьи! Какая мягкая постель… Слышно, как часы тикают. Махир и Хайдар! Кажется,
— А, вот ты где! Что это ты здесь делаешь? Тебе плохо? Сблевал бы — лучше станет.
— Все со мной в порядке! — сказал Мухиттин и встал.
— Ты, вижу, шкаф открыл? Смотрел, что там лежит?
Мухиттин попытался улыбнуться:
— Дай, думаю, взгляну. Что такого, если посмотрю, что там за вещи…
— Несчастен ты, так ведь? Вещи! Вещи Ниган-ханым?..
— Закрой, закрой! Вдруг Рефик зайдет?
Омер обвел взглядом выдвинутые ящики, платья Ниган-ханым и всю чистую, прибранную комнату.
— Ты не знаешь, что делать с этой культурой, правда?
— Комната Джевдет-бея мне нравится. Другая комната, где Осман живет, гораздо хуже…
Омер понимающе кивнул головой:
— И с культурой этой, с этими вещами ты не можешь ужиться, и без них тебе жизнь не в жизнь! На культуру ты злишься или на самого себя? Вещи тебя выводят из себя или собственное неопределенное положение?
— Вот бы мы могли быть, как Рефик!
— Обеды, ужины, улыбки, семейные праздники… — проговорил Омер, задвигая ящики. — Ты, значит, тоже…
— Закрывай быстрее! Кстати, ты что, не понял, что я шучу? Поверил, да?
Как раз когда Омер закрыл дверцы шкафа, в комнату вошел Рефик.
— В чем дело, ребята? Уф, ну и душно же здесь!
— Я искал полотенце, — сказал Мухиттин.
— Мы беспокоились, что с тобой случилось. Все в порядке? Это мы виноваты, разве можно пить в такую жару? А эту комнату надо проветрить. Потом выпьем кофе, — говорил Рефик, раздвигая шторы и открывая ставни. В комнату хлынул чистый, яркий солнечный свет. — Ох, как же хорошо на улице! В саду так красиво! И ветерок дует. Давайте-ка выпьем кофе в саду. Под каштаном будет прохладно. Слышите, цикады стрекочут?
— Нет, больше я встречаться с вами обоими не буду! — сказал Мухиттин.
Глава 58
ВОСКРЕСЕНЬЕ
— Пожалуйста, Осман, миленький, не гони так! — сказала Ниган-ханым.
— Как же мне ехать, мама, скорость и так меньше пятидесяти!
— Да не на меня смотри, не на меня, на дорогу!
— Я и смотрю, а вы, мама, меня… — пробурчал Осман и сделал вид, что не договорил фразу, потому что сердит, но на самом деле вовсе не злился. «После обеда поеду к Кериман!» — думал он, чтобы успокоиться. По воскресеньям во второй половине дня они с Кериман встречались в квартире, которую он для нее снимал.
— Ох, хватит играть в эту игру! Посмотрели бы в окно! — сказала Ниган-ханым внукам.
Джемиль и Лале, как всегда во время автомобильных прогулок, играли в негляделку. Осману правила этой игры были неведомы, он знал только, что дети во время нее закрывают глаза и не смотрят в окно.
— Ну-ка, бросайте свою игру! — велела Нермин. — Вы расстраиваете бабушку. Мы ради вас поехали на прогулку, а вы глаза закрываете!
— А мы уже все видели, когда туда ехали, — сказал Джемиль.
Ниган-ханым усмехнулась. Улыбнулась и Нермин. Они возвращались с воскресной автомобильной прогулки. Было начало сентября, но жара не спадала. В этом году с Хейбелиады вернулись рано. Едва началась война, Ниган-ханым принялась говорить, что хочет вернуться, потому что беспокоится за дом. Когда ей отвечали, что Турция не вступит в войну, а если и вступит, на островах будет гораздо безопаснее, чем в Стамбуле, она только морщилась и прибавляла, что нужно ведь еще готовиться к помолвке Айше. До помолвки оставалось по меньшей мере три месяца, война грохотала за тридевять земель, но выносить угрюмый вид Ниган-ханым не было никакой возможности, так что пришлось переезжать в Нишанташи. «Ну вот, начинается новый год в Стамбуле, — думал Осман. — Снова будем по воскресеньям ездить на Босфор, снова будем покупать рыбу…» Внезапно он вспомнил о том, что война осложнит торговые отношения с Германией, и в который раз за последнее время ему стало тревожно.