Джевдет-бей и сыновья
Шрифт:
— Ну, сейчас полвосьмого… Ладно, приходи в девять.
— В восемь?
— В девять, говорю же. Что с тобой сегодня?
— Ничего особенного. Просто голова не соображает. Ты что сейчас делаешь?
— У нас же гости! Жду тебя в девять, хорошо? Хотя постой. Не надо за мной заходить, я сама приду.
— Милая моя, разве можно ходить одной так поздно? Да еще в такую даль! — Илькнур жила в Тешвикийе, в десяти минутах ходьбы. Ахмет поискал еще какой-нибудь предлог, чтобы зайти за ней, и придумал кое-что смешное: — Разве можно так поздно? Говорят, будет переворот! — Заставил себя засмеяться и взглянул в сторону Османа. Тот по-прежнему читал газету.
— Какой еще переворот?
— Шучу, шучу! Потом поговорим. В девять жди
— Какую?
— Не читала? Ту, в которой отец писал старыми буквами.
— А, читала, читала! — весело сказала Илькнур. — Очень понравилось. Твой отец, оказывается, был таким интересным человеком!
— Ну вот и хорошо. Захвати тетрадь с собой.
— Очень интересно! — повторила Илькнур.
— Да у тебя вообще, как я посмотрю, жизнь интересная.
— Всё, всё, пока!
Ахмет положил трубку и, нервно барабаня пальцами по телефонному столику, посмотрел сначала на фотографию Джевдет-бея, потом на Османа. «Да, нужно будет написать портрет дедушки… Как бы его изобразить? На складе, среди товаров и рабочих, или в домашней обстановке, в окружении вещей и семьи?» Улыбнувшись, Ахмет поднялся на ноги. «Да, вещи, вещи…» Бабушкина гостиная была переполнена вещами. В тот год, когда построили новый дом, Ниган-ханым велела перенести все вещи из старого на свой этаж. По стенам развесили полочки, четки, безделушки и фотографии Джевдет-бея. Чтобы пройти через гостиную от одной двери до другой, приходилось пробираться через лабиринт расшитых золотом кресел, стульев с перламутровыми инкрустациями, столов и столиков. Фортепиано, на котором никто никогда не играл, служило подставкой для ценного бабушкиного фарфора: безделушек, статуэток, китайских ваз, тарелок и чайных чашек. Поскольку Ниган-ханым не разрешала никому прикасаться к этим предметам, боясь, что они разобьются, а сама уже несколько месяцев была не в состоянии протирать их тряпкой, все они были покрыты толстым слоем пыли. «Интересно, сколько это всё стоит? — подумал Ахмет и вздрогнул. — Если бы я стащил отсюда несколько вещичек и продал, Хасан на эти деньги полгода мог бы издавать свой журнал!» В буфете за стеклом, по всей видимости, стояли самые дорогие предметы. «Как бы их стащить?» Ему вспомнилась связка ключей, с которой бабушка всегда ходила по дому, — в детстве ему очень нравилось, как она звенит. Подойдя к буфету, он увидел, что тот закрыт на ключ, и стал разглядывать расставленные на полках предметы. Ему пришло в голову, что он впервые смотрит на них с такого близкого расстояния. Однако в последние несколько недель Ахмет не видел связку ключей и не слышал ее позвякивания. «Да ведь пропажу непременно заметят и обвинят в ней горничную или еще кого-нибудь…» — подумал он и решил отказаться от этой идеи.
— Что он там делает, у буфета? — спросила Ниган-ханым.
— Ничего, бабушка, просто смотрю! — повернулся к ней Ахмет и, подумав, что вид у него, наверное, сейчас виноватый, взглянул на Османа.
— Твой отец был великим человеком! — произнесла Ниган-ханым.
— Вы о ком, бабушка? — недоверчиво спросил Ахмет.
— О твоем отце! — сказала Ниган-ханым и прищурилась. — О твоем отце, Джевдет-бее. Он всё это создал!
Осман улыбнулся. Сиделка начала объяснять Ниган-ханым, что Ахмет ей не сын, а внук. Та что-то забормотала в ответ.
Ахмет решил получше осмотреть шкаф, в котором не получилось как следует порыться утром, и прошел по коридору в комнату отца. Размышляя о том, что в этой комнате отец провел последние десять лет своей жизни и здесь же умер, он стал перебирать книги, но ничего интересного опять не нашел. В выдвижном ящике было пусто. Прихватив с собой книгу, написанную отцом и изданную министерством сельского хозяйства, и сборник стихов Мухиттина Нишанджи, Ахмет вышел из комнаты. Идти с книгами вниз не
Глава 6
УЖИН
Без пятнадцати восемь Ахмет спустился на три лестничных пролета вниз и позвонил в квартиру Джемиля. Из кухонной двери выглянула молоденькая горничная и улыбнулась, будто увидела что-то забавное. Парадную дверь она открывать не стала, пригласила Ахмета пройти через кухню. Ему захотелось немного задержаться на кухне, чтобы вдохнуть запахи еды, посмотреть, как торопливо работает повар, выяснить, какие блюда будут поданы к столу, и подготовиться к встрече с таким количеством родственников разом; поэтому он решил выпить стакан воды. Закрыв дверцу холодильника, Ахмет сказал себе: «Да, я художник. Мое призвание — живопись!» — и вышел из кухни.
Первой, кого он увидел, войдя в гостиную, была тетя Айше. Заметив племянника, она встряхнула головой, будто что-то вспомнила, и сказала:
— А! Я ведь собиралась зайти к тебе наверх. Дочь одной моей подруги выходит замуж. Мы решили преподнести ей на свадьбу одну из твоих картин.
— Конечно, тетя, пожалуйста. Заходите, я вам что-нибудь подарю.
— Нет-нет, мы хотим купить! — запротестовала тетя. Увидев упрямое выражение на лице Ахмета, прибавила: — Иначе не возьмем! — и крикнула мужу: — Слышишь, Ремзи, он хочет бесплатно отдать нам картину!
Ремзи пил виски в компании Джемиля и Недждета, мужа Лале. Увидев Ахмета, они оживились и громко его поприветствовали. Ахмет подошел к ним. В комнате клубился табачный дым. На столике перед мужчинами стояли блюдца с фисташками и лесными орехами. На какое-то мгновение все трое задумчиво уставились на Ахмета, потом Недждет пригласил его присесть.
— Пить будешь? — спросил Джемиль. — Виски, джин с тоником?
— Нет, спасибо.
Но Джемиль явно был уверен, что перед едой необходимо что-нибудь выпить:
— Тогда, может быть, вино или ракы? Или апельсиновый сок? — И он крикнул, чтобы принесли апельсинового сока. Потом снова повернулся к Ахмету: — Ну, кузен, рассказывай, как поживаешь. — Ему нравилось напоминать Ахмету о родственной связи между ними. — Что-то ты совсем к нам не заходишь.
Ахмет что-то пробормотал в ответ и стал прислушиваться к возобновившемуся разговору. Недждет рассказывал о недавно купленной стереосистеме и пытался выяснить у Ремзи, правильно ли он расставил колонки, но тот никак не мог представить себе, как именно они размещены. В конце концов тему закрыли, решив, что Ремзи как-нибудь на неделе заглянет к Недждету и увидит всё своими глазами. Потом Недждет задал Джемилю вопрос по поводу страховки. Ремзи тоже нашлось, что сказать на этот счет. Джемиль заявил, что на всех заправочных станциях бензин разбавляют водой. Недждет поинтересовался, доволен ли Джемиль своим новым транзисторным радиоприемником. Ремзи рассказал, как, будучи в Анкаре, смотрел в отеле телевизор, и прибавил, что не верит, что такие штуковины когда-нибудь научатся делать в Турции. Тем временем Лале принесла Ахмету апельсиновый сок. Недждет сказал, что их с Лале сын Тамер буквально на днях вернулся из армии и не смог приехать навестить больную прабабушку, потому что отправился встречаться с друзьями, которых столько времени не видел. Ахмет спросил, что поделывает сестра Тамера, Фюсун, и тут же сам вспомнил, что она изучает во Франции филологию. Потом наступило непродолжительное молчание, которое нарушил Недждет:
— Ну-ка, Ахмет, расскажи нам немного о себе. Как дела, чем занимаешься? Рисуешь? — Взгляд его говорил: «Ты же художник! Наверняка ты ведешь необычную жизнь, и с тобой происходят всякие интересные события. Поделись с нами!»
— Да, рисую, — ответил Ахмет и, решив, что нужно все-таки чем-то их развлечь, прибавил: — Сейчас делаю серию, посвященную футболу.
— Как интересно! — сказал Недждет. — Раньше, кажется, никому не приходило в голову взяться за такую тему. Ты ходишь на матчи, чтобы делать зарисовки?