Джевдет-бей и сыновья

Памук Орхан

Ахмет начал рассказывать что-то о живописи, но быстро понял, что эта тема никому не интересна. Взгляд Недждета говорил: «Да, жаль, что у вас, художников, тоже есть свои заботы!» Потом он вдруг развел руки в стороны и спросил:

— А вот такой величины картина, интересно, сколько примерно сейчас стоит? — Увидев, что Ахмет затрудняется с ответом, повторил: — Примерно!

— Три-четыре тысячи лир.

— А, вы тут беседуете об искусстве? — сказала, подсаживаясь к ним, Мине. — Ужин уже скоро.

Ахмет, решив все-таки рассказать что-нибудь такое, что

могло бы заинтересовать родственников, завел разговор о ценах на картины. Те сначала сочли цены высокими, но потом, вспомнив, что в Турции, где искусство не ценят по достоинству, художнику удается продать всего несколько картин в год, пришли к мнению, что цены все же следует считать низкими. Ахмет припомнил несколько историй, которые могли бы показаться родственникам небезынтересными. Сначала рассказал об одном французском художнике, которого десять лет назад никто и знать не хотел, а теперь он стал миллионером; потом — про знаменитого изготовителя подделок, отбывающего сейчас срок в немецкой тюрьме. Ремзи поинтересовался, как тому удавалось подделывать подписи, Ахмет же ответил, что это-то как раз самая легкая часть работы, и объяснил, что сложнее всего найти старые холсты и рамы и правильно высушить краски. Говоря об этом, он вдруг подумал: «Лучше бы я съел яичницу Эмине-ханым!» Джемиль вспомнил об одном фильме, в котором рассказывалась история изготовителя поддельных картин, но тут в гостиную вошел Осман. Все встали со своих мест и пошли садиться за стол. Ахмет посмотрел на часы: десять минут девятого.

— Что это ты на часы смотришь? — спросила Мине. — Тебе уже скучно?

— Нет-нет!

— Почему ты никогда к нам не заходишь?

Раньше Ахмет, бывало, заглядывал к ним немного поболтать, но теперь не находил на это времени. Пробормотав что-то невнятное и улыбнувшись, он уселся за стол между Османом и Джемилем.

В гостиную вносили еду. Ахмет уже знал, что будет на ужин, — видел, когда пил воду на кухне, — но все равно пригляделся: так и есть, жаркое с картошкой. «Хорошо, что я не стал есть яичницу. Мне нужно внимательнее относиться к своему питанию!» — подумал он, отбросил тоскливые мысли и протянул повару свою тарелку.

— Ну, что скажешь? Чем это всё, по-твоему, закончится? — спросил Осман. На лице у него было печальное выражение — как бывало всегда, когда он чувствовал необходимость поговорить о бедах родины.

— Да ничем, наверное, — сказал Ахмет, но потом прибавил: — Хотя, похоже, кое-что все-таки будет!

— Вы о чем? — спросил Джемиль.

— Он говорит, что военные устроят переворот! — сказал Осман наставительным тоном, словно желая упрекнуть сына в том, что он ничем не интересуется и ни о чем не думает, кроме фабрики и своей семьи.

— Да, в газете что-то об этом писали, — вспомнил Джемиль.

— Зийя об этом говорил, Зийя! Пришел вчера вечером и заявил, что военные возьмут власть в свои руки.

— О, я столько лет его не видел! — сказал Джемиль.

— Но мы поговорили с Ахметом и решили, что ничего не будет! Так, Ахмет?

— Разве? — пробормотал Ахмет, торопливо

режа мясо ножом.

— Хотелось бы мне повидать дядю Зийю! — проговорил Джемиль и, повернувшись к Недждету, пояснил: — Это папин двоюродный брат. Отставной полковник, но, кажется, очень интересный человек.

— Я сегодня сидел наверху, думал, может быть, он снова придет. Но нет, теперь уж мы его нескоро дождемся. Заявится через несколько лет, не раньше. Если, конечно, жив будет! — сказал Осман и осекся. — Да придет он, придет, что ему станется. Словно этот, как его… Словно призрак!

— Как призрак… — повторил Джемиль.

— Мы недавно ходили к Тарыку, — заговорил Джемиль, улыбаясь. — Его жена говорит: давайте вызовем духов! Я в эти дела не верю, Лале тоже, но они очень настаивали. Сели за стол… Так я даже перепутался. Его жена уж больно во всё это верит. Вышла из себя, стала говорить что-то несвязное… Я, знаете ли, пожалел Тарыка. Весь дом у него забит подшивками журнала «Дух и материя».

— Это у его жены когда-то была депрессия? — спросила Мине. — Передай мне, пожалуйста, салат.

— Да, с головой у нее немного того… — усмехнулся Джемиль.

— Кажется. Тарык связался с другой женщиной, — сказала Лале.

— Э, давайте не будем сплетничать при детях! — улыбнулась золовке Мине.

— Дорогая, какие такие дети? — возразил Джемиль. — Если просят дать им машину покататься, то уже не дети!

Все посмотрели на Джевдета и Кайю.

— Ты ведь, Джевдет, в этом году окончишь лицей? Куда потом? — спросил Ремзи.

— За границу его отправим. Здесь разве можно учиться? — ответил вместо сына Джемиль и краем глаза посмотрел на Османа, пытаясь понять, одобряет тот его слова или нет. — И отец с нами согласен.

— Да, университеты в ужасном состоянии! — сказал Ремзи. — Хвала Аллаху, наши уже окончили!

— Да разве только университеты? — воскликнул Недждет. — Всё в ужасном состоянии, за что ни возьмись. Рыба, как говорится, гниет с головы. А когда голова сгнила, что заднице делать?

За столом прыснули, но потом наступила тишина.

— Недждет, ты, пожалуй, больше не пей сегодня, — сказала Лале.

— А что, разве он не прав? — вопросил Джемиль. — На заправках бензин водой разбавляют! Я об этом уже говорил, да? Если никто за этим не следит и не наказывает за такие проделки — как тут не разбавлять? Видит человек — все разбавляют, и думает: я что, один такой дурак, что ли? Кстати, смотрите-ка, что я придумал насчет нитей накаливания для наших лампочек…

— Ты тоже, кажется, выпил лишнего! — обеспокоенно сказал Осман.

Джемиль раздраженно посмотрел на отца. Ахмет, сидевший между ними, решил, что нужно как-то смягчить обстановку, но не нашел, что сказать. Впрочем, остальные, похоже, ничего не заметили.

— Я вчера ходила в зеленную лавку Азиза, — сказала Лале. — Дедушка в свое время так ему помог! Он раз десять сказал, что очень уважает моих родителей, а потом подсунул самые лежалые фрукты!

— Видали? — спросил Недждет. — А почему он так делает?