Джевдет-бей и сыновья
Шрифт:
— А-а!
— Вот так-то. Вон, кстати, лежит книжка его стихов.
Они улыбнулись друг другу. Ахмет вручил Илькнур книгу. Та пролистала ее, потом открыла на первой странице и прочитала:
— «Моему дорогому другу молодому коммерсанту Рефику наблюдение за жизнью коего доставляет мне немалое удовольствие».
— Закрой, закрой! Не понимаю, почему мы интересуемся этой ерундой? Я еще ладно, но ты?..
— Ладно, расскажи, как
— Я тогда жил в пансионе Галатасарайского лицея. Однажды вечером отец напился пьян и, по обыкновению, пустился ораторствовать. Заявил, что это преступление — сидеть сложа руки, в то время как девяносто процентов населения страны живут в голоде и нищете.
— «Напился пьян» и «пустился ораторствовать» — это, конечно, выражения твоей матери.
— Как бы то ни было, ораторствовал он, ораторствовал и в конце концов говорит: «Настало время что-то делать!» Призвал, стало быть, к активным действиям.
— Правильно!
— А мама и отвечает: «Лично я могу сделать только одно: собрать чемодан и уйти!» И начинает собираться.
— Как драматично!
— Однако не каждая женщина так поступит. Мама до сих пор гордится своим уходом!
— А каково в то время было материальное положение твоего отца?
— Аховое. Он продал акции компании, открыл издательство и все деньги проел. К тому же некоторое время жил в Париже.
— Когда он туда уехал? Чем там занимался?
— Не знаю. Наверное, искал смысл жизни. А уехал, кажется, в 1951 году.
— Нет, твой отец искал не только смысл жизни, но и способы помочь родине. Иначе разве стал бы он продавать свое имущество и издавать книги, которые не распродаются?
— Да уж, Робинзон, пытающийся отыскать способы спасения родины, сидя в своей комнате… Или в номере парижского отеля. Кстати, вот что, наверное, должно показаться тебе интересным: однажды, будучи в Париже, он повстречал в кафе Сартра.
— Серьезно? — воскликнула Илькнур. — И что делал Сартр?
— Сидел! К тому же на самом обычном стуле, как простой смертный. Мало того, пил, как все, чай — из чашки! Хотя нет, кажется, не чай, а кофе.
— А что сделал твой отец?
— Да ничего. Сидел, смотрел и думал, наверное: «Сейчас я вижу перед собой Сартра!» Нет, в самом деле, почему это тебя так интересует?
— Ахмет, ну мы же просто разговариваем! — смущенно сказала Илькнур.
— Хорошо, расскажу. Отец подошел к нему и спросил: «В чем смысл жизни, месье Сартр? Скажите, как спасти родину?»
— Нет, не так. Он спросил бы: «Как принести в Турцию свет?»
— А месье Сартр, я думаю, ответил: «Месье, если бы я был на вашем месте, то, будучи представителем немногочисленной образованной прослойки вашей слаборазвитой страны, не сидел бы здесь, пия кофе с молоком, а отправился бы на родину работать учителем!» Изрек это Сартр и начал прихлебывать свой собственный кофе.
— Как смешно. Обхохочешься! — сказала Илькнур и, чтобы показать, что злится на Ахмета и не находит его шутки интересными, уставилась в тетрадь, которую все еще держала в руках.
Ахмет встревожился.
— Кстати, что это еще за свет такой?
— Ну как же, — сказала Илькнур со скучающим видом. — Говорят ведь «дожить до светлых дней» и прочее в этом духе. Вот и отец твой прицепился к этому слову Свет, тьма… Из-за своего невежества он всё на свете пытался объяснить этими понятиями.
— Ясно. Ты наконец признала мою правоту, не так ли? — Ахмет вдруг зевнул и улыбнулся. — О чем бишь мы говорили? Скажите-ка, милая Екатерина Михайловна, о чем мы беседовали?
— О тьме, о свете, о спасении родины, о других людях и о смысле жизни, — проворковала Илькнур.
— Однако пора уже оставить в покое других людей и старые тетради. Я хочу немного рассказать вам об искусстве.
— Сделайте милость, Степан Степанович! — улыбнулась Илькнур. — Только сначала чай принесите.
— И правда, о чае-то мы совсем забыли!
Глава 9
ЖИЗНЬ И ИСКУССТВО
Ахмет налил чай в чистые чашки, чашки поставил на маленький поднос и вернулся в комнату.
— О, уже почти одиннадцать! — сказала Илькнур. — Я скоро пойду.
— Постой, мы же еще ни о чем не поговорили!
— Разве? — Вид у Илькнур был задумчивый.
— Да ведь ты только что пришла! Я хотел рассказать…
— О чем?
— Обо всем!
— Ты говорил, что хочешь что-то сказать об искусстве.
— Да! Иногда я боюсь, что перестану верить в искусство. — Ахмет внимательно глядел Илькнур в лицо, чтобы увидеть ее реакцию. — Что тогда будет?
Выражение на лице у Илькнур было спокойное и беззаботное. Она как будто думала: «Сейчас я выпью чаю, пройдусь до дома, надену ночную рубашку и лягу спать».
— Что тогда будет? — повторил Ахмет.
— Да-да, я тебя слушаю.