Джевдет-бей и сыновья
Шрифт:
— И все-таки скажи. Что тебе приходит в голову, когда ты на них смотришь?
— Не знаю. Какой-то замысел у тебя явно есть, но я в этих тонкостях не разбираюсь. — Увидев, что Ахмет расстроился, Хасан решил, что нужно еще что-нибудь сказать: — Ей-богу, не понимаю, серьезен ты, когда рисуешь этих людей, или смеешься над ними?
— Ты не шутишь?
Хасан удивился.
— В каком смысле не шучу?
— Правда по моим картинам непонятно, серьезен я или насмехаюсь? — спросил Ахмет и, не в силах сдержать волнения, чуть ли не закричал: — Вот здорово! Да будет тебе известно, что то же самое говорили о Гойе! Не понимали, смеется он над аристократами
— Ты, я так полагаю, этими людьми уж точно не восхищаешься.
— Конечно, нет! И все же пытаюсь их немного понять. И через них постичь турецкую…
— Как ты, однако, разволновался! — перебил Хасан.
Ахмет расстроился, но тут же сбегал за альбомом Гойи и стал, переворачивая страницы, показывать Хасану репродукции, приговаривая:
— Нет, ты посмотри на это, посмотри! Я только теперь начинаю понимать Гойю!
— Ты пытаешься ему подражать? — спросил Хасан и тут же прибавил: — Но твои картины совсем не похожи на эти! А, постой, это «Маха обнаженная»? Это мы знаем. Фильм такой был, не смотрел? Смеется художник над этой обнаженной или нет?
Ахмет, склонившись, стоял рядом с Хасаном и быстро перелистывал страницы лежащего у того на коленях толстого альбома. Наконец он нашел то, что искал: «Расстрел».
— Ну, что ты на это скажешь?
— Ах, чтоб тебя! Замечательно! Кстати, эту картину я знаю.
— То-то же! Увидел? — сказал Ахмет и вдруг вздрогнул, сообразив, что не понимает уже, за кого он так горд — за Гойю или за самого себя. Немного успокоившись, подумал: «Зачем я ему это показываю? Чтобы он понял меня. Неужели для того, чтобы понять меня, нужно понимать Гойю?» Он так рассердился, что захотелось наговорить Хасану резкостей.
— Ладно, хватит, закрой! Не понимаешь и не любишь ты живопись!
— Да нет, мне понравилось, — сказал Хасан и, не задумываясь, прибавил: — Мы в последнее время недооценивали роль искусства… — Была у него манера иногда вставлять в речь такие вот заученные, подходящие к случаю фразы. Ахмет выпрямился и отошел в сторону, но Хасан продолжал сам перелистывать страницы. — Смотри-ка, у него здесь тоже кошка, совсем как у тебя. Дети, птицы, кошки… — Вид у него стал какой-то ребячливый. — А вот это, конечно, смешно. Королевы, надменные дамы… Ха-ха. Гойя мне понравился! Молодчина! — Сказав это, Хасан вдруг захлопнул альбом, встал, потянулся и едва заметно улыбнулся, словно говоря: «Ну, спасибо, развлек немного!»
— Пойду чаю принесу, — проговорил Ахмет, внимательно глядя на Хасана. В голове у него бродили неясные мысли об искусстве, революции и революционерах.
А Хасан, еще раз взглянув на Ахметовы картины, вдруг посерьезнел, словно вернулся из веселого сна в реальность.
— Смотри-ка, у тебя на картинах тоже кошки… Смотрю я на этих буржуа, или кто они там такие, эти люди, и как будто что-то чувствую. — Вид у него стал немного смущенный. — В самом деле, я, кажется, отчасти догадываюсь, что ты хотел сказать, но… Но ты, брат, не хуже меня, наверное, знаешь, что картинами революции не сделаешь! — И Хасан совсем смутился, как будто сам был в этом виноват.
— Это, конечно, так, — пробормотал Ахмет. — И все-таки я не сказал бы, что эти картины ни на что не годны.
— Конечно, конечно, — облегченно сказал Хасан и зевнул.
«Да как же я мог с этим согласиться?» — раздраженно подумал Ахмет и выпалил:
— И вообще, может живопись помочь революции или нет — спорный вопрос!
Хасан снова зевнул:
— Да, спорный, но сейчас мы о нем спорить не будем. —
— Подожди, я чаю принесу! — сказал Ахмет и ушел на кухню. «Сейчас он расскажет, зачем пришел!» — думал он, наливая чай в чашки.
Когда он вернулся, Хасан расхаживал по комнате.
— Так вот, я подумал о тебе…
— Почему? Сколько сахару?
— Я сам возьму. Мы собрались выпускать журнал…
— Вот как? И чему он будет посвящен, искусству? — спросил Ахмет, хотя прекрасно знал, что это не так.
— Нет, это политический журнал. — На лице у Хасана было очень серьезное выражение.
— А надо бы, чтобы там было и про политику, и про искусство. Теперь такие журналы в моде.
— Послушай, Ахмет, я говорю серьезно. Начал уже было, да ты меня перебил. Итак, есть группа людей, которые колеблются между позициями Рабочей партии и НДРД, а точнее, признают, что в чем-то правы и те, и другие. Ты, конечно, гордясь своей независимостью, можешь над ними посмеяться и назвать «неопределившимися», но это не так. Я, несмотря на членство в Рабочей партии, вхожу в эту группу Как я уже говорил, нас не устраивает ни склонность Рабочей партии к парламентским методам борьбы, ни рассчитанные на внешний эффект действия приверженцев НДРД. Чтобы достичь объединения, нам нужно сначала подвергнуть обе стороны серьезной критике и изложить наши собственные взгляды. А для этого нужен журнал. Вот о чем я хотел бы тебя попросить: не поможешь ли нам с обложкой и вообще с оформлением? Подожди, послушай еще секунду! Во-вторых, не сможешь ли ты помочь нам материально, то есть, попросту говоря, деньгами?
— Конечно, помогу! — ответил Ахмет, не задумываясь.
— Нет, ты сначала подумай. Разве можно так сразу?
— Тебе помощь нужна или нет?
— Если бы была не нужна, я бы не пришел, — сказал Хасан и поспешно поправился: — То есть не завел бы этот разговор. Но мне хочется, чтобы ты подумал и принял взвешенное решение.
— Хорошо, я уже подумал. Только вот что имей в виду: денег-то у меня не так уж много. Даже, по правде говоря, мало. — Ахмету вдруг стало весело. — Мой отец проел всё, что у него было, ничего мне не оставил. Половина этого этажа считается моей, но пристроили его незаконно, и, если не выйдет амнистии по нарушениям в строительстве, я и его потеряю. Твой отец тоже, кажется, владеет одним этажом — в Ялове, [105] что ли? И земля, какая-никакая, у него вроде бы есть? — Говорил он, глядя Хасану в лицо и улыбаясь. Потом прибавил: — Чем смогу, помогу. Я уроки даю.
105
Город в западной части Анатолии на берегу Мраморного моря.
— Ахмет, деньги — не главное! — сказал Хасан так, словно хотел его утешить. — Но ты уж больно поспешно принял решение. А я хочу спросить: идеологически-то мы в одном лагере?
— Зачем преувеличивать расхождения в наших взглядах?
— Я не преувеличиваю! Мне просто хотелось бы, чтобы наше сотрудничество имело под собой прочную основу. Союз, не основанный на общих принципах, обречен быть недолговечным.
— Ты прямо как по книге излагаешь!
Хасан нервно встал и подошел к окну. На улице давно стемнело, и из-за света лампы, отражающегося в стекле, ему, наверное, ничего не было видно, но он все-таки остался стоять, повернувшись к Ахмету спиной.