Джихад. Экспансия и закат исламизма
Шрифт:
После того как ПАС расписалась в своей неспособности выполнить эту задачу, власть нашла исламистского джокера в лице молодого руководителя АБИМ Анвара Ибрахима, который сделал головокружительную карьеру, но затем столь же стремительно пал в преисподнюю. В 1975 году Анвар Ибрахим был выпущен из тюрьмы. Под его руководством исламистское движение приобрело необыкновенную популярность среди новоиспеченных горожан, школьников и студентов. Его харизма привлекала к нему массы народа. В 1982 году, ко всеобщему удивлению, Анвар по настоянию премьер-министра Махатхира Мохаммеда стал членом правящей партии УМНО. [521] Он был кооптирован в нее с тем, чтобы АБИМ оказала поддержку правящему режиму. Анвар Ибрахим усматривал в этом возможность ввести во властные структуры своих людей с целью исламизации государства изнутри. Махатхир, который уже был министром в 70-е годы, играл ведущую роль в проведении государственной политики исламизации. Он следил за тем, чтобы неконтролируемые группы сторонников «призыва» не монополизировали этот процесс. Чтобы избежать этого, он курировал строительство роскошных мечетей, организовывал щедро финансируемые конкурсы чтецов Корана. Он же контролировал отправку паломников в Мекку, открывал многочисленные курсы по изучению исламских наук и шариата, и т. д. С приходом Анвара в правительство процесс исламизации за счет государства ускорился. Каждому ученику или студенту-мусульманину вменялось в обязанность посещение курсов по изучению ислама, что позволяло создавать рабочие места для выпускников ранее созданных шариатских факультетов. В 1983 году в Куала-Лумпуре в торжественной обстановке открылся Международный исламский университет. Почетным президентом был избран Анвар, ректором стал саудовец египетского происхождения. [522] Университет проповедовал описанную в предыдущих главах «ваххабитско-исламистскую» идеологию. Обучение велось на английском и арабском языках. Университет ставил перед собой целью подготовку международной исламистской элиты, воспитанной на концепте «исламизации знания». Согласно этому концепту, предметом любой
521
О развитии процесса исламизации в Малайзии в 80–90-е годы см.: Mu-zaffar Ch. Two Approaches to Islam: Revisiting Islamic Resurgence in Malaysia (unpublished). 1995. May; CamrouxD. States Responses to Islamic Resurgence in Malaysia: Accomodation, Co-option, and Confrontation // Asian Survey. 1996. September. P. 852. Очень много фактического материала, почерпнутого из местной прессы, приведено в работе Лорана Мецгера (см.: Metzger L. Strategie islamique en Malaisie (1975–1995). P.: L'Harmattan, 1996).
522
Имеется в виду д-р Абдель Хамид Абу Сулейман (род. 1936, Мекка), с 1988 года являющийся ректором Международного исламского университета и принадлежащий к международному исламистскому истеблишменту. С 1973 по 1979 г. избирался генеральным секретарем WAMY (World Assembly of Muslim Youth), являющейся филиалом Лиги исламского мира. Автор многочисленных трудов, в том числе: Abu Sulayman A. Towards an Islamic Theory of International Relations. Herndon: International Institute of Islamic Thought, 1993.
В самой Малайзии исламская банковская система [523] заработала в бытность Анвара Ибрахима министром финансов с созданием в 1983 году Исламского банка. Премьер-министр Махатхир лично открыл в нем счет № 1. Малайские власти хотели привлечь сюда сбережения наемных рабочих и представителей средних классов бумипутра, недавно ставших горожанами, разделявших взгляды дакваи обогатившихся после событий 1969 года — с началом проведения «новой экономической политики», в результате которой значительная часть китайских капиталов перетекла в карманы некоторых коренных малайцев. Свою верность режиму они должны были подкрепить своего рода халяльнымфинансовым продуктом — фондами управляли молодые «мусульманские банкиры», этот цвет набожной финансовой буржуазии. Всё это позволяло также создать для выпускников религиозных учебных заведений рабочие места в шариатских учреждениях, призванных следить, чтобы сделки и размещение капитала не осуществлялись на основе процентной (ростовщической) ставки, приравниваемой, согласно Корану, к лихве, то есть к своего рода нетрудовому доходу, и, следовательно, запрещенной шариатом.
523
Об исламской банковской системе см. ч. 2, гл. 4.
Анвар Ибрахим вводил в коридоры власти элиту малайских студентов-исламистов, добиваясь для них влиятельных постов во властных структурах. В результате этой политики они теряли интерес к радикальной интерпретации своей идеологии, а значит, и к пересмотру сложившегося порядка. Однако в малайзийском исламистском движении кроме враждебно настроенных режиму активистов ПАС, деятельность которых ограничивалась провинциальными бастионами, оставались и другие группировки, не поддававшиеся призывному пению правительственных сирен. Среди них привлекала внимание секта «Дарул Аркам». Она доставляла много хлопот секретным службам Махатхира Мохаммеда еще и потому, что к ней примкнули некоторые высокопоставленные чиновники: ее подозревали в намерении проникнуть со временем во власть с целью ее захвата, несмотря даже на то, что секта вербовала сторонников прежде всего среди малоимущей городской молодежи. К середине 90-х годов «Дарул Аркам» насчитывала около десятка тысяч приверженцев и от 100 до 200 тысяч сочувствующих. Ее авуары, накопленные за счет коммерческой деятельности, оценивались в 120 млн долларов. Ее руководитель, проживавший с 1988 года в изгнании, выступал от имени ислама со все более резкими нападками на коррумпированный режим.
Для власти, проводившей политику развития экономики и исламских банков, озабоченной мерами по контролю над городской молодежью и поощрением религиозной буржуазии с целью заручиться ее поддержкой, критика со стороны секты была неприемлема, поскольку подрывала религиозную легитимность режима. Тем не менее ликвидация этого движения затянулась надолго в силу деликатности всех моментов, связанных с исламом. В 1986 году труд Асхари Мохаммеда оказался под запретом: его автор утверждал, что встречался с самим Пророком и готовил своих последователей к приходу Махди, мессии, которым некоторые из его приверженцев считали самого Асхари. Летом 1994 года постановлением Национального совета фетв Малайзии секта была окончательно объявлена «уклонистской», а ее деятельность — незаконной. Высланный из Таиланда, где он нашел себе прибежище, основатель секты выступил в одной из телевизионных передач с публичным раскаянием. В это же время полиция приступила к ликвидации образовательных, благотворительных и коммерческих организаций секты, стала закрывать ее коммуны. Как и в Египте, малайзийское правительство предоставляло широкую автономию исламистским движениям до тех пор, пока они проповедовали моральные устои и сдерживали потенциально взрывоопасные социальные слои. Однако им не было позволено подменять собой существующую власть и угрожать режиму претензией на одинаковую с ним религиозную легитимность. Случившееся с сектой «Дарул Аркам» в 1994 году станет лишь прелюдией к другому столкновению, неизмеримо более масштабному, которое произойдет четыре года спустя. Его жертвой станет Анвар Ибрахим.
Все действовавшие факторы в совокупности были призваны укрепить и структурировать новый религиозный средний класс, получивший городское воспитание, но сельский по происхождению. Успешное проведение такой политики вплоть до конца 90-х годов объяснялось интеграцией Малайзии в процесс бурно развивавшегося азиатского капитализма в основном благодаря усилиям предпринимателей китайского происхождения. Эти круги без особого колебания и излишних эмоций восприняли проводимую по отношению к ним политику социальной дискриминации, поскольку на самом деле именно они и являлись подлинными архитекторами и бенефициарами «открытия» экономики страны для внешнего мира. Оказалось, что финансирование исламизации не требовало чрезмерных затрат. Что же касается молодых китайцев, лишенных доступа в малайзийские высшие учебные заведения, то они благодаря помощи общины учились в Австралии или на Западе, получая гораздо более престижные дипломы, нежели их мусульманские соотечественники, посещавшие местные вузы.
Вдохновленный «азиатским чудом» 90-х годов, Махатхир представлял свою страну как плод удачного альянса «строгого» ислама с современным капитализмом. Символом этого альянса стали две сооруженные в виде минаретов башни национальной нефтяной компании — самое высокое здание в мире, воздвигнутое в Куала-Лумпуре в 1997 году и составлявшее гордость режима. Махатхир стремился стать лидером в состязании с арабскими странами Залива, процветание коих зиждилось лишь на нефтяной ренте, за гегемонию в исламском идейном пространстве. Неутомимый борец за дело мусульман и стран «третьего мира», премьер-министр, для которого «западные ценности — это западные ценности, а исламские ценности — это общечеловеческие ценности», основал в 1992 году Институт исламского взаимопонимания (ИКИМ) для пропаганды по всему миру малайзийской модели исламизации. На многочисленных коллоквиумах и семинарах, проводившихся в странах Запада, представители ИКИМ подчеркивают «современность» этой модели, ее совместимость с рынком и нормальными межэтническими отношениями.
Однако из-за своей крайней зависимости от внешних рынков, финансировавших исламизацию и «положительную дискриминацию» внутри страны, Малайзия в полной мере испытала на себе последствия азиатского кризиса 1998 года. Наиболее заметной жертвой этой катастрофы стал Анвар Ибрахим — интеллектуал-исламист, которого Махатхир сделал своим преемником и наследником, гарант лояльности к режиму реисламизированной молодежи. По подозрению в намерении отстранить от власти премьер-министра Анвара лишили всех полномочий, подвергли избиениям. Подконтрольная правительству пресса навесила на него ярлык содомита. [524] Затронув в данном случае вопрос нравственных устоев обвиняемого, власти метили в самую сердцевину идеологии исламистской интеллигенции, облекавшей социальные отношения в моральные нормы. У Анвара и его многочисленных защитников в среде малайзийской молодежи не оставалось иного выхода, как обвинить режим в клевете, ведь доктрина исламизма считала преступным любое «отклонение» в поведении. В этом вопросе исламисты попали в свою же собственную ловушку. Проповедуя морально-тоталитарную концепцию общества, они тем самым запрещали прибегать к защите частной жизни индивида. Но, кроме этого, отстранение Анвара явилось лакмусовой бумажкой отношений между исламистской интеллигенцией и властью. Премьер-министр без сожаления расстался с бывшим лидером АБИМ еще и потому, что был уверен: благодаря процессу исламизации и внедрению исламских норм в общественную жизнь городская молодежь уже вписалась в социальную структуру. И в самом деле, режим сумел привлечь на свою сторону определенную часть молодежи. Благодаря сложившейся системе ей удалось достичь определенного продвижения по социальной лестнице. Политическое бессилие, проявленное Анваром и его сторонниками, несмотря на широкую кампанию в их поддержку, явилось наглядным свидетельством того, что в первое время кооптация лишила исламистскую интеллигенцию способности к мобилизации сил: она оказалась в плену своих же собственных противоречий, которые умело использовал авторитарный режим, а противопоставить ему ей что-либо так и не удалось. Режим же и без Анвара продолжал политику исламизации, усиливая тоталитарный характер моральных запретов в условиях экономического спада. В январе 1999 года канцелярия премьер-министра объявила о введении для мусульманских супружеских пар электронных удостоверений, свидетельствовавших об их семейном положении. Таким образом, исламская полиция нравов, оснащенная сканерами, получила возможность проверять, состоят ли мужчина и женщина, застигнутые вместе, в законном браке, или же они должны быть подвергнуты аресту за совершение хальвы —незаконной «тесной близости»…. [525] Диктаторский характер режима, усилившийся после выборов, прошедших в ноябре 1999 года под строгим контролем властей, искал идеологическую опору в насаждении норм исламской морали, что уже стало причиной многих громких скандалов. [526] Ужесточение моральных запретов породило недовольство даже у обласканной властями исламистской интеллигенции, всегда готовой оправдать политику режима. Под давлением мирового общественного мнения власти были вынуждены выпустить из тюрьмы и выслать из Малайзии друга Анвара, Аниса, который по прибытии в США сделал заявления в нехарактерном ранее для него тоне. Потомственный интеллигент, пакистанец по происхождению, противник «безбожного Запада», подвергаемого им яростной критике на страницах основанного им же периодического издания, Анис делится впечатлениями об ужасах, которые ему пришлось пережить в застенках Махатхира Мохаммеда: «Всю свою сознательную жизнь, как и многие мне подобные в мусульманском мире, я считал, что Запад устраивает заговоры, единственной целью которых является стремление принизить нас, не дать нам возможности поднять голову. Однако именно мои западные друзья спасли меня, в то время как Махатхир, мусульманин, сделал все, чтобы погубить меня. (…) Он показал, что, хотя он и называет себя мусульманином, его сердцу чуждо всякое сострадание.
524
Интересующимся событиями осени 1998 г. рекомендуем работу, написанную их очевидцем Рафаэлем Пуйе (см.: РоиуёR. Mahatir Mohamad, l'lslam et l'invention d'un «universalisme alternatif»: Memoire. Institut d'Etudes Politiques de Paris. 1998. Novembre).
525
См. депешу от 28 января 1999 г. (выражаю искреннюю признательность Давиду Камру, обратившему на нее наше внимание).
526
Атташе таиландского посольства подвергся преследованиям религиозной полиции нравов за то, что находился в гостиничном номере со своей женой, но не мог доказать полиции, что состоял с ней в законном браке. Старший брат Анвара Ибрахима также стал жертвой подобного рода чрезмерного усердия: однако, как оказалось впоследствии, молодая женщина, с которой он был застигнут, являлась его второй женой (с точки зрения шариата, многоженство разрешено). Подконтрольной режиму прессе, начавшей иронизировать по поводу сексуальной озабоченности главы семьи, пришлось замолчать, склонившись перед полигамией, о которой многократно велась речь на страницах печати и которая санкционировалась исламским законодательством.
Тирания является свидетельством краха его концепции «азиатских ценностей». Моя трагедия и трагедия Анвара должны заставить сильно призадуматься наших мусульманских собратьев, которые берутся оценивать Запад и его роль в мире. В то время, когда мы готовимся строить наше коллективное будущее в XXI веке, мы должны определить, чьи ценности для нас важнее: Махатхира или же Джефферсона? За меня ответил сам Махатхир». [527] Подобная эволюция в умах некоторых исламистских интеллектуалов, пытавшихся найти выход из фаустовской дилеммы, к которой их подвел авторитарный режим, и узнавших, что такое истинная демократия, станет характерным явлением конца XX века для большинства других мусульманских стран (об этом речь пойдет в третьей части данной книги). В Малайзии после 1970 года эта эволюция вписалась в длительный процесс «перехвата» государством риторики воинствующего ислама, что позволило властям взять под контроль и нейтрализовать неимущую городскую молодежь, и, играя на религиозных чувствах, идеологически интегрировать ее в систему. Таким образом, политические диссиденты были лишены возможности использовать язык ислама для выражения социального недовольства. Попытавшаяся прибегнуть к тем же методам секта «Дарул Аркам» была раздавлена. Участие Анвара Ибрахима в правительстве так и не позволило ему установить исламское государство и воплотить на практике идею шариатской социальной справедливости, о чем мечтали его сторонники. Анвар и его друзья-исламисты, введенные им во властные структуры, банки, прессу и образовательные учреждения, лишь пополнили ряды набожной буржуазии, не создав никакой опасности для существовавшей социальной иерархии, а, напротив, лишь укрепив ее. И когда Анвар, опиравшийся на поддержку и симпатии мирового финансового истеблишмента и руководителей некоторых западных стран, [528] посчитал, что его час настал, премьер-министр-автократ Махатхир Мохаммед, почувствовав угрозу, без колебаний устранил его. Не сумев сохранить дистанцию по отношению к власти, малайзийская исламистская интеллигенция в час испытаний потеряла способность повести за собой обездоленную молодежь. Остается посмотреть, сможет ли она в будущем выстроить новую систему ценностей и какое место в ней займет ислам. [529]
527
Anees M.A Jefferson vs. Mahathir: How the West Came to this Muslim's rescue // Los Angeles Times. 13.09.1999. Жизненные ценности, на которые ссылается автор, выражены в словах, выгравированных на фронтоне мемориала Джефферсона в Вашингтоне: «Я поклялся на алтаре в вечной вражде к любой форме тирании над разумом человека». С этой фразы начинается статья Аниса. В ней он описывает пытки и унижения, которым подвергался во время своего заключения. В конце обвинительного процесса правительственный ежедневник Куала-Лумпура, выходящий на английском языке, поместил большую фотографию Аниса с полуобморочным выражением лица, на голове — квадратная тюбетейка, которую носят в Малайзии мусульмане, под фотографией большими буквами написано: «Sodomised!» («Содомит!»; см.: The Sun. 20.09.1998).
528
Из беседы с Анваром Ибрахимом (в то время — министром финансов) во время сессии Всемирного банка в Вашингтоне. См.: Davis J.M. Betweenjihad and salaam: Profiles in Islam. L.: Macmillan, 1997. P. 297. После отстранения Анвара от власти солидарность с ним выразили представители политической и экономической элиты, среди которой был и Крис Паттен, бывший губернатор Гонконга, засвидетельствовавший свое уважение к «бывшему вицепремьеру с подбитым глазом».
529
О дискуссиях внутри исламистского движения по поводу демократизации и отношении к политике «азиатских ценностей» и исламистской легитимизации режима Махатхира отсылаем читателя к работе С.А. Хусейна (см.: Hussein S.A. Muslim Politics and the Discourse on democracy in Malaysia // Democracy in Malaysia: Discourses and Practices / Ed. Loh Kok Wah and Khoo Boo Teik. L.: Curzon, 2000).
Глава 5
Исламистская легитимизация диктатуры в Пакистане при генерале Зия-уль-Хаке
Малайзийские события продемонстрировали, как путем привлечения руководителей и видных представителей исламизма во власть авторитарному режиму удавалось управлять тонкими социальными процессами, поддерживать хрупкое этническое равновесие и обеспечивать адаптацию местного капитализма к условиям мирового рынка без угрозы социальных потрясений. Пакистанские события явили собой аналогичную картину. Однако проводимая генералом Зия-уль-Хаком политика насаждения исламизма была отмечена большим насилием, сопровождавшим весь период его правления. Придя к власти в результате государственного переворота и свержения в июле 1977 года премьер-министра Али Бхутто, генерал превратил нормы шариата в господствующую идеологию 11-летнего диктаторского режима. В то время как внимание всего мира было приковано к разворачивавшейся в Иране исламской революции, носившей явно антизападную окраску, в соседнем Пакистане в том же 1979 году, когда Хомейни с победой вернулся в Тегеран, насаждался целый комплекс мер по исламизации государства и общества. Хотя эти преобразования и не носили революционного характера, тем не менее они имели целью коренное изменение существовавшего общественного строя. Такая политика пользовалась прямой поддержкой США и стран Залива. В результате иранских событий и вторжения в конце того же, 1979 года Красной Армии в Афганистан режим Зия-уль-Хака, воплощавший в жизнь идеи Маудуди и его последователей, превратился в основной опорный пункт американской политики в этом регионе. Пакистан стал перевалочной базой военно-технической помощи, оказывавшейся Вашингтоном джихаду против Советов в Афганистане.
Преследуя одни и те же цели, Хомейни и Зия вкладывали в проводимую исламизацию неодинаковый смысл. [530] Зия был сторонником эволюционного продвижения к созданию исламского государства, в то время как Хомейни ратовал за революционное построение Исламской Республики Иран. Оба события получили огромный социальный резонанс. Насильственное отстранение от власти бывшей шахской правящей элиты в Иране и ее замена представителями кругов религиозной буржуазии стали возможны — в чем мы убедимся позже — благодаря вовлечению в революционный процесс бедной городской молодежи. Это дало исламистской интеллигенции повод заявить о том, что ее «обделили». В Пакистане, наоборот, исламизация способствовала возникновению союза религиозной буржуазии и исламистской интеллигенции и их интеграции в систему, в которой правящие элиты в лице генералитета сохранили свое положение, тогда как под угрозой Божьей кары любое проявление народного недовольства стало невозможным. [531]
530
См: Ayoob M. Two Faces of Political Islam: Iran and Pakistan Compared // Asian Survey. 1979. Vol. XIX. № 6. P. 535–536. В этой статье дан сравнительный анализ ситуаций в обеих странах, сделанный по «горячим следам».
531
См: Ahmad M. The Crescent and the Sword: Islam, the Military and Political Legitimacy in Pakistan, 1977–1985 // The Middle East Journal. 1996. Summer. № 3. P. 372–386. В статье дан тщательный анализ проводимой военным режимом политики исламизации в целях снятия напряженности при решении проблем социального, этнического и религиозного характера. См. также: Daechsel M. Military Islamisation of Pakistan and the Spectre of Colonial Perceptions // Contemporary South Asia. 1997. № 6 (2). P. 141–160. Автор обращает внимание на то, что правившая военная хунта использовала исламизацию в качестве инструмента господства, а не по идеологическим убеждениям и пристрастиям.