Джихад. Экспансия и закат исламизма
Шрифт:
Часть вторая
ЭКСПАНСИЯ И ПРОТИВОРЕЧИЯ
Глава 1
Дыхание Иранской революции
Победа Хомейни в Тегеране в 1979 году до основания потрясла современный исламский мир, находившийся под гегемонией Саудовской Аравии с момента создания Организации Исламской конференции в 1969 году и победы «нефтеислама» в октябрьской войне 1973 года. Новые хозяева Ирана полагали, что только они — истинное воплощение ислама, несмотря на свою шиитскую специфику. Правителей Эр-Рияда они изображали узурпаторами, которым, несмотря на показной религиозный ригоризм, не удавалось скрыть свою истинную роль поставщиков нефти для Запада, который взамен предоставлял военную защиту консервативной реакционной монархии. Один из соратников Хомейни, отбывавший ссылку в Париже, в беседе с журналистом одного из арабских изданий заявил зимой 1978/79 года: «Наберитесь терпения. (…) Увидите, что произойдет с саудовцами через шесть месяцев после нашего возвращения в Иран». [558] Действительно, через девять месяцев после этого заявления, на рассвете 20 ноября 1979 года, в день нового года пятнадцатого века хиджры, Большая мечеть Мекки была взята штурмом несколькими сотнями саудовских оппозиционеров. Их сопротивление удалось подавить лишь через две недели. [559] Ничто не указывало на то, что нападавшие, выступавшие с позиций крайнего ваххабизма, были в контакте с Тегераном, хотя в дни осады Большой мечети его влияние ощущалось в менее громких инцидентах, произошедших в зоне проживания шиитского меньшинства — Эль-Хасе, главной нефтяной зоне на востоке страны. [560] Для руководителей Саудовской Аравии эти события стали свидетельством того, что тщательно поддерживаемый ими на протяжении десяти истекших лет баланс оказался под угрозой: на их же собственной территории была поставлена под вопрос исламская легитимность самой монархии, выявилась ее беспомощность в деле обеспечения и поддержания порядка в святынях ислама. Иранская революционная пропаганда напрямую апеллировала к исламским чувствам народа, призывая его свергнуть нечестивых правителей, прикрывавшихся Кораном и шариатом. Вся суть саудовской политики состояла в финансировании экспансии исламизма по всему миру, дабы обеспечить повсеместный контроль, например через Всемирную исламскую лигу, и не допустить, чтобы группы, желавшие изменить существующую социальную пирамиду, присвоили эту контролирующую функцию себе. Словосочетание «исламская революция» таило в себе воплощение всех опасностей.
558
См. интервью, опубликованное в ливанской газете «Ас-Сафир» 19 января 1979 г.: Khomeini's Vision: Nationalism or World Order? // The Iranian Revolution and the Muslim World / Ed. D. Menashri. Boulder: Westview Press, 1990. P. 51.
559
Мятежники требовали от имама Большой мечети, чтобы он объявил их предводителя ожидаемым мессией, пришествие которого, в соответствии с религиозным преданием, мусульмане ожидают с наступлением каждого века хиджры. В данном случае на эту роль претендовал 36-летний Мухаммад аль-Кахтани, который, как и военный руководитель группы, 27-летний Джухайман аль-Утайби, принадлежал к племенам, не связанным с саудовской королевской семьей. Эти племена гордились тем, что их предки участвовали в пуританском движении ихванов, подавленном в марте 1927 г. Ибн Саудом, которому они помогли основать современное саудовское королевство. Тысячам верующих, удерживаемых мятежниками в мечети, они говорили, что саудовский режим отклонился от ислама, а королевская семья морально разложилась и должна быть свергнута. По просьбе властей совет улемов дал согласие (после пятидневного обсуждения) на штурм мечети, где укрылись хорошо вооруженные и экипированные мятежники. Захват мечети поверг мусульманский мир в шок. Это событие казалось настолько невероятным, что первой реакцией Тегерана было его осуждение как американского заговора. В Исламабаде толпы демонстрантов учинили погром американского посольства, добавив еще одну «головную боль» американским дипломатам в регионе — незадолго до этого посольство США в Тегеране было захвачено «студентами, верными линии имама». Об этих событиях см.: Al-YassiniA. Religion and State in the Kingdom of Saudi Arabia. Boulder; London: Westwiew Press, 1985. P. 124.
560
Двадцать восьмого ноября по случаю празднования Ашуры — дней памяти о мученичестве имама Хусейна — впервые в истории саудовского королевства тысячи шиитов вышли на демонстрации, протестуя против их дискриминации и вступая в стычки с полицией. Звучали и лозунги в поддержку Хомейни. В начале февраля 1980 г., в годовщину возвращения Хомейни в Тегеран, в Катифе состоялись многочисленные манифестации шиитов, которые несли портреты Хомейни и поджигали близлежащие здания.
В 1979 году оформились две противоположные стратегии контроля над мусульманским миром, взбудораженным иранской революцией. Первая, исходившая из Тегерана, стремилась заменить саудовское верховенство авторитетом Хомейни. Она пыталась нивелировать свою шиитскую специфичность, чтобы облегчить доступ в мусульманский мир, на 80 % суннитский. В основном, объектом этой стратегии стала молодая исламская интеллигенция, сочувствовавшая самым радикальным направлениям. Центром второй стратегии выступила Саудовская Аравия. Ее целью стало сдерживание хомейнистского натиска посредством мобилизации всей пропагандистской системы ислама, выстроенной за минувшее десятилетие вокруг Лиги исламского мира и Организации Исламской конференции. На первых порах процесс сдерживания представлял трудную и довольно деликатную задачу, поскольку иранские события были благосклонно восприняты даже на исконной территории ваххабитского прозелитизма. Египетская исламистская пресса, например, выражала симпатии революции, провозгласившей исламскую республику и свергнувшей проамериканского тирана. [561] «Сдерживание» («containment»)Ирана выстроится на двух принципах: на первых порах будет подчеркиваться шиитская специфика феномена, чтобы помешать его распространению в суннитской среде; позднее иранскую революцию будут сводить к проявлению персидского национализма. Последний тезис будет широко использоваться Ираком при нападении на Исламскую Республику в сентябре 1980 года. За нападением скрывался целый ряд мотивов: Саддам Хусейн хотел воспользоваться революционной неразберихой, чтобы одержать легкую победу, позволявшую расширить узкое морское окно Ирака путем взятия под контроль Шатт-эль-Араб — устья, поделенного между двумя странами в соответствии с Алжирским соглашением 1975 года. Благодаря милитаризации общества наступление также позволяло упрочить Саддаму недавно обретенную власть [562] и помешать иракским шиитам, составлявшим в стране незначительное большинство, восстать против режима под влиянием иранского примера. И наконец, самое главное: в регионе и на международной арене нападение на Иран встретило одобрение всех, кто был обеспокоен иранскими событиями и опасался их выплеска за пределы этой страны. Первыми почувствовавшие угрозу, богатые арабские монархии полуострова поддерживали (и щедро финансировали) войну, которая поднимала современный арабский национализм на борьбу против неарабского Ирана, ища опору в первоначальном арабском исламе, победившем Сасанидскую Персию в битве при Кадисии в 636 году — иракское военное наступление будет названо в честь этого сражения. [563] Тегеран не останется в долгу, обвинив в «безбожии»Саддама Хусейна — руководителя светской партии Баас, а значит, «отступника» ислама, — и тем самым лишая его какой бы то ни было легитимности. Соответственно, иранские наступательные операции получат названия битв, которые первый халиф, Абу Бакр, вел против отпавших от ислама арабских племен (хурубар-ридда). [564]
561
См.: MachhourM., Roussillon A. La revolution iranienne dans la presse egyp-tienne. Le Caire: Cedej, 1982. В книге приводится подборка соответствующих статей, опубликованных до начала Ирано-иракской войны в сентябре 1980 г.
562
В июле 1979 г. Саддам Хусейн, бывший до этого времени вице-президентом при президенте Хасане аль-Бакре, стал единоличным правителем. Смена власти сопровождалась казнями высокопоставленных чиновников, обвиненных в «заговоре».
563
В классической арабской культуре существует целая традиция антиперсидской полемики. Покоренной, но культурно более развитой по сравнению с арабскими завоевателями Персии вменяется в вину чрезмерное влияние в мусульманском мире, проявившееся, в частности, во времена Багдадского халифата Аббасидов (750–1253 гг.). Этот феномен, получивший название «шуубийя», представляется арабскими критиками как искажение первозданного ислама. Во время войны иракская идеология вызвала к жизни старинные распри и мобилизовала культурную элиту — известных арабских кинематографистов, поэтов и писателей — на создание исторических произведений, в которых Саддам Хусейн представлялся бы меченосцем арабо-исламских ценностей в борьбе против потомков «волхвов». Битва при Кадисии, в которой армия арабов-мусульман разгромила войско последнего персидского царя и которая превратилась в погребальный звон для династии Сасанидов, легла в основу сюжета батального фильма, заказанного Багдадом египетскому режиссеру Салаху Абу Сейфу.
564
Иранские идеологи, которых арабские националисты из Багдада, недавно приобщившиеся к исламистской риторике (в принципе не отдававшей арабам предпочтения перед остальными мусульманами), объявили чуждыми подлинному исламу, парировали этот выпад, найдя аргументы в той же исламской доктрине. Они заявили, что светский характер партии «Баас» должен быть приравнен к вероотступничеству, поскольку светским может быть только тот мусульманин, который отверг представление о шариате как организации человеческого общества в соответствии с установлениями священных текстов ислама. Таким образом, баасисты, находившиеся у власти в Багдаде, подлежали наказанию за вероотступничество — смертной казни. «Истинным мусульманам» Исламской Республики надлежало привести приговор в исполнение, следуя примеру первого халифа: задолго до битвы при Кадисии он наказал арабские племена, воспользовавшиеся смертью Пророка как предлогом для того, чтобы отказаться от присяги, данной им ему лично, и религии, которую он возвещал. Во время войны баасистская идеология была в Ираке «спрятана под сукно», так как она мешала режиму Саддама Хусейна в его исламской пропаганде. Этот феномен еще более ярко проявит себя во время войны в Заливе в 1991 г., так как в ней Ираку будут противостоять арабские государства (в первую очередь Саудовская Аравия), исламскую легитимность которых ему придется оспаривать.
Каждая из сторон апеллировала к подлинному исламу, чтобы успешнее дискредитировать обращение к нему противника. Контроль над риторикой ислама, использование его лексики стали главным вопросом власти и легитимности — признак того, что исламское пространство стало отныне главным символическим местом проявления могущества. «Война» ссылок на историю и пережитков явилась продолжением реальной войны в сфере идеологии и вероучения. В противостоянии Тегерану арабские государства сплотились в единый блок вокруг Багдада (исключение составляла лишь Сирия — традиционный соперник Ирака). А Саддам Хусейн, который на протяжении следующего десятилетия будет выступать как главный враг США и арабских режимов Залива, пользовался тогда и дипломатической поддержкой Запада, встревоженного победой иранской революции, и военной поддержкой Франции, которая предоставила в его распоряжение истребители-бомбардировщики «Супер-Этандар». Ответом на это стало иранское участие в серии антизападных терактов. Большая часть из них была совершена в Ливане, терзаемом с 1975 года гражданской войной и частично оккупированном Сирией и Израилем. В 1982 году Иран создал в Ливане полупартию-полумилицию «Хизбаллах» на базе шиитской общины, составляющей около трети населения страны.
В сущности, несмотря на надежды иранцев распространить революцию на весь мусульманский мир, она обрела лишь относительно значимое число ревностных приверженцев среди шиитов в арабском мире и на Индийском субконтиненте. Лишь в Ливане, где государство было разрушено, революции удалось втянуть в свою орбиту мощные воинственные движения. В Ираке Саддам Хусейн в апреле 1980 года организовал убийство главного шиитского лидера — аятоллы Бакирa ас-Садра, [565] вдохновленного примером Хомейни. Пять месяцев спустя, когда Багдад развязал войну против Ирана, жестокие репрессии обрушились на всех потенциальных шиитских активистов.
565
Мухаммад Бакир ас-Садр (1935–1980), один из основателей созданной в 1958 г. иракской шиитской исламистской партии «Даава» («Призыв к исламу»), до сих пор почитается среди исламистов — суннитов и шиитов — как основоположник теории исламской экономики, которая была разработана им в книге «Иктисадуна» («Наша экономика»), опубликованной в 1961 г. Он шел в авангарде борьбы против левых марксистов и баасйстов, находившихся у власти в Багдаде, и сыграл важную роль в политизации религиозных кругов Неджефа — города, в котором с 1964 по 1978 г. жил Хомейни. См.: ВалатА. The Radical Shi'i Movement in Irak // The Iranian Revolution and the Muslim World. P. 133; Batata H. Shi'i Organizations in Irak // Shi'ism and Social Protest / Ed. J. Cole, N. Keddie. New Haven: Yale University Press, 1986. P. 139; Martin P. (pseud.). Le clerge chi'ite en Irak hier et aujourd'hui // Maghreb-Machrek. 1987. Janvier. № 115.
Однако исламская революция не только породила прямых подражателей, но на первых порах пользовалась большими симпатиями среди противников авторитарных режимов во всем мусульманском мире. Прежде чем чистки, казни и жестокости, совершенные от имени революции, омрачили ее образ, она показала, что движение широких народных масс может одержать верх над могущественным режимом, близким к США. Этого оказалось достаточно, чтобы даже круги, слабо знакомые с исламом или равнодушные к нему, со всей серьезностью отнеслись к революционному потенциалу этой религии. При любом отношении к Хомейни, иранский пример создал у многих наблюдателей и лидеров ощущение, что ислам превратился в важнейший фактор политической, социальной и культурной идентичности населения, на которое прежде взирали лишь через категории национальности, социальной принадлежности и т. д. События 70-х годов затронули лишь определенные круги; после 1979 года в мусульманском мире и за его пределами уже никто не мог игнорировать факт экспансии исламистского феномена. Он стал темой бесчисленных коллоквиумов, научных трудов и исследовательских проектов, финансировавшихся крупными международными фондами. Он получил исключительно широкое освещение в прессе, которая охотно подчеркивала его наиболее яркие, наиболее жестокие и наиболее парадоксальные стороны. Правящие режимы стремились обезопасить себя от выдвижения социальных требований, которые, восприняв лексикон ислама, грозили аккумулировать недовольство и свергнуть их самих: судьба шаха заставила многих задуматься. Его пример побудил большинство власть предержащих мусульманского мира показать глубокую приверженность религии, чтобы избежать участи монарха, практически не скрывавшего своего презрения к «людям в черном». Улемы, которых часто обижали в эпоху господства национализма, были обласканы правителями, желавшими получить от них исламскую легитимизацию своей власти. В обмен на это улемы потребовали больших прав в области контроля за нравами и культурой, беря реванш над своими соперниками — светскими интеллектуалами. Влияние последних им удалось существенно уменьшить — запугиванием или цензурой, введенной государством по их требованию. С помощью улемов власти пытались найти общий язык с религиозными средними слоями в надежде заручиться их поддержкой или, в крайнем случае, нейтралитетом при подавлении наиболее радикально настроенной части исламистской интеллигенции, «смущавшей» неимущую городскую молодежь. Это была трудная задача, поскольку каждая сторона преследовала свои цели и выгоды и стремилась навязать партнеру свои условия. В конечном итоге улемы, как мы увидим позже, вышли из этого противостояния более окрепшими. Их авторитет и влияние как выразителей норм морали и ценностей окрепли и в обществе, и в самом исламистском движении, где они потеснили бородатых инженеров, специалистов в области информатики и студентов-медиков, возглавлявших радикальные суннитские группы 70-х годов и относившихся к шейхам без особого пиетета.
С 1979 года молодые активисты со всех уголков мусульманского мира — от Юго-Восточной Азии до Черной Африки, а также представители мусульманского населения некоторых социалистических стран и иммиграции в Западной Европе, стали наведываться в Тегеран. [566] Судя по всему, лишь очень немногие из них обращались в шиизм и принимали целиком идеи Хомейни. Большинство, не изменяя своим исконным суннитским убеждениям, возвращались с ощущением, что настало время действовать, а иранская модель нуждается лишь в приспособлении к условиям каждой из стран. Иранская революция, как в свое время французская и большевистская революции, стала для народов мира, симпатизировавших ее целям, воплощением чаяний и надежд. Появились небольшие ячейки активистов, группировавшиеся вокруг учебных кружков, прозелитские группы. Всё это серьезно беспокоило как консервативный «саудофильский» истеблишмент, так и мир традиционного ислама и западные режимы — особенно, когда данные группы стали действовать на их территориях, среди мусульманских иммигрантов (прежде всего в Европе).
566
См.: The Iranian Revolution: Its Global Impact / Ed. J. Esposito. Miami: Florida International University Press, 1990. В декабре 1982 г. 5 ближайших сподвижников Алии Изетбеговича, члены организации «Молодые мусульмане», действовавшей в Боснии и Герцеговине, приняли участие в съезде имам-хатыбов в Тегеране. Данный факт послужил отягчающим обстоятельством против них на судебном процессе в августе 1983 г., на котором 12 «мусульманских фундаменталистов» были приговорены к длительным срокам тюремного заключения.
Правда, прямой эффект от деятельности этого авангарда оставался невелик. Так, во Франции «студенты, верные линии имама», в основном иранцы, тщетно пытались привлечь на свою сторону иммигрантов из стран Магриба. Они призывали их превратить социальные конфликты начала 80-х годов, в частности в автомобильной промышленности, в джихад на стороне Хомейни против западного Сатаны. Из-за отсутствия единой культуры и влияния в рабочей среде эта их попытка свелась к нескольким кампаниям по раздаче листовок у проходных бастовавших заводов. В декабре 1983 года основные активисты были арестованы и высланы из страны. Всё это происходило на фоне насилия между различными фракциями иранской общины, которые устраивали сражения на улицах и станциях парижского метро. Гораздо более значимым был другой результат этого прозелитизма: в общественном мнении и сознании отдельных руководителей проявления ислама стали ассоциироваться с пертурбациями иранской революции. Поэтому французское правительство, столкнувшись с явлением, которое оно плохо понимало, осенью 1982 года передало управление и надзор над исламом (в стране проживало, в частности, два миллиона магрибинцев) алжирским властям, взявшим под свой контроль Большую Парижскую мечеть. [567]
567
Подробнее об этом феномене см.: Kepel G. Les banlieues… P. 313–352.
В Соединенном Королевстве радикальная группа проирански настроенной интеллигенции из пакистанской диаспоры объединилась вокруг журналиста Калима Сиддики, основателя Мусульманского института. Он стал инициатором экстремистских акций, привлекших внимание прессы: в частности, пo свежим следам дела Рушди 1989 года Калим Сиддики приступил к созданию британского «Мусульманского парламента», призванного заменить собой Вестминстер. Но и в этом случае слабость движения, объединившего немногочисленных радикальных интеллектуалов, к которым основные авторитеты британского ислама — выходцы из пакистанских медресе — относились с подозрением, не позволила иранской исламской революции завоевать здесь много сторонников — эффект моды и новизны остался в прошлом. [568]
568
Kepel G. A1'ouest d'Allah. P.: Seuil, 1994. P. 193. В книге приводятся данные об этом движении, собранные Калимом Сиддики.
В странах Черной Африки молодые интеллектуалы, в основном хорошо образованные, увидели в тегеранских событиях возможность поколебать позиции традиционного ислама братств, который они осуждали при всем своем критическом отношении к европейской современности, ассоциировавшейся с колониализмом и империализмом. Так, в начале 80-х годов в Сенегале имел место всплеск исламизма, напрямую связанный с возвращением из Ирана молодых интеллектуалов, виднейшие из которых принадлежали к младшей ветви семейства Ньясенов — марабутов из братства Тиджанийя. Один из них в январе 1984 года основал франкоязычный пропагандистский журнал, название которого на языке волоф — «Валь Фаджри» («клянусь зарей», от арабского фаджр) —«это лозунг, властно утверждающий наступление сияющей зари после долгой мрачной ночи, царящей в мире со времени ухода Пророка Мухаммада (…). За четыре года ситуация коренным образом изменилась! Слава Богу! Лицо мира изменилось, самые основы человечества были потрясены с тех пор, как проект создания исламского общества предстал не только в качестве осуществимой идеи, но и как альтернатива другим проектам общественного устройства». [569] В журнале можно было встретить отрывки из произведений Хомейни, статьи в защиту Ирана в его войне с Ираком, рассуждения о единстве шиитов и суннитов, а также резкие выпады против Саудовской Аравии и Организации Исламской конференции. (Типичный заголовок: «На заседании ОИК Египет принят в ее ряды: помойка принимает мусор». [570] ) Брат основателя журнала, обосновавшийся в городе Каолаке, на юго-востоке от Дакара, получил прозвище «Каолакского аятоллы» за свои страстные проповеди, в которых обличение французского империализма — он публично сжег французский триколор — сочеталось с обличением традиционного ислама как пособника этого империализма. [571] Однако против этих инициатив, вскоре вызвавших негативную реакцию государственной власти [572] и просаудовских кругов, единым фронтом выступили марабуты, интересы которых были поставлены тем самым под угрозу. Молодым исламистам не удалось предложить конкретной альтернативы формам социальной интеграции, доступа к материальным благам, которые предоставляли религиозные братства своим последователям и ученикам-талибэ в обмен на их послушание. Несмотря на финансовую помощь, оказывавшуюся Ираном некоторым из радикальных движений, им не удалось сохранить первоначального энтузиазма своих сторонников среди молодежи. Некоторые лидеры и интеллектуалы этих движений были приняты в братства и стали частью местного исламского истеблишмента, который еще недавно они так яростно критиковали. Другие с успехом превратили свои политические предприятия в процветавшие коммерческие фирмы. «Валь Фаджри», некогда радикальный исламистский журнал, с 1994 года сделался благопристойным ежедневным изданием либерального толка, которое имеет собственную радиостанцию, он-лайновые серверы и частный телеканал. [573]
569
Wai Fadjri. 1984. 13janvier. № 1. P. 2. Под передовой статьей стоит подпись основателя журнала, Сиди Амина Ньяса.
570
Ibid. № 2. Р, 2. Членство Египта в ОИК было приостановлено после подписания в марте 1979 г. египетско-израильского мирного договора; оно было восстановлено на конференции в Касабланке в 1984 г. На той же странице журнала можно увидеть статью о суннитско-шиитском единстве, которое трактуется в духе концепции экспорта революции: «Сунниты и шииты — молочные братья, они образуют единую школу в рамках ислама». О «навязанной войне» говорится в статье министра обороны ИРИ д-ра Мустафы Шамрана (Ibid. № 4. Р. 27). См. также: Manifeste de l'Etat islamique par Fimam Khomeini / / Ibid. № 6. P. 30; Ibid. № 7. P. 17, и т. д. В мае 1984 г. главный редактор журнала принял участие в «Тегеранском съезде имамов» в Тегеране, на котором демонстрировался «ужас преступлений Саддама» (Ibid. № 7. Р. 15).
571
См.: Magassouba M. L'islam au Senegal: Demain les mollahs? P.: Karthala, 1985. Название этой хорошо фундированной книги отражает царившие в то время сомнения. Журнал «Le Musulman», основанный в 1982 г., восторгался революцией, но не считал себя «проиранским», о чем заявлял один из его основателей, Омар Ба (из личной беседы, Дакар, февраль 1998 г.).
572
Посольство Ирана в Дакаре было закрыто весной 1984 г., что вызвало протест со стороны журнала «Валь Фаджри» (см.: Wai Fadjn. № 3. P. 8–9).
573
Из личной беседы с Сиди Ламином Ниасом, Дакар, февраль 1998 г.
Аналогичным образом сказалось влияние иранской революции на большинство мусульманских стран начала 80-х годов. Окрыленные молодые исламисты возвращались в 1979 году из Тегерана на родину в Малайзию и Индонезию, где отсутствовала шиитская традиция. Однако большинство из них предпочли включиться в деятельность вновь созданных исламистских суннитских организаций, таких как АБИМ в Малайзии, руководитель которой Анвар Ибрахим лично встречался с Хомейни. [574] Под нажимом правительств, весьма озабоченных угрозой неконтролируемого распространения исламистской пропаганды, вдохновение, которое могла породить иранская революция, «растворилось» во всемирном исламистском движении, находившемся под влиянием как саудовцев, так и — в еще большей степени — «Братьев-мусульман». [575]
574
См.: Mehden F. von der. Malaysian and Indonesian Islamic movements and the Iranian Connection // The Iranian Revolution: Its Global Impact. P. 248. Лидер основанной в декабре 1990 г. АИМИ (Ассоциации индонезийских мусульманских интеллектуалов), посетивший в 1979 г. Тегеран, также с энтузиазмом рассказывал нам об иранских событиях, однако заявил, что не желает их повторения в Индонезии, предпочитая впитывать их революционный дух, но не воплощать на практике их идеи (из личной беседы, Джакарта, август 1997 г.).
575
Помимо субсидирования различных исламистских ассоциаций и приглашения их на конгрессы в Тегеран (наподобие вышеупомянутого майского конгресса 1984 г.), ИРИ издавала на многих языках литературу, пропагандировавшую свершения и цели правившего режима, в том числе на арабском и урду — «Аш-Шахид» («Мученик за веру») и «Саут аль-Умма» («Г олос Общины правоверных»). На французском языке эпизодически выходила газета «Le Message de l'islam» («Послание ислама»), адресованная в основном франкоязычным мусульманам Черной и Северной Африки. Впрочем, средства, вкладывавшиеся в эту пропаганду, не шли в сравнение с суммами, которые расходовали нефтяные монархии Залива на то, чтобы привлекать на свою сторону или сохранять симпатии мусульман.