Джип, ноутбук, будущее
Шрифт:
Так что Лазаревичи плюнули на каноны и приготовили пусть «ненастоящий», зато напоминающий о доме салат. Вареные картошка, морковка и яйца — они в любом времени картошка, морковка и яйца, разве что здешние куры не напрягались и яйца у них выходили мелковаты. Маринованные огурцы с успехом заменили пикули, вареная колбаса была прекрасно известна под названием болонской, майонез Танечка смешала сама, из яиц, оливкового масла, горчицы и лимонного сока. Руслан подозревал, что возникнет затруднение с горошком, однако, как оказалось, зеленый горошек в России 1910 года прекрасно известен, продается по 70 копеек за банку, правда, называется «сахарным». Но это был он, тот самый горошек, без которого новогодний оливье — не оливье. Руслан
Что, кроме оливье, должно быть на столе в Новый год? Мандарины, естественно, и они лежали на блюде небольшой ароматной горкой. Советское шампанское, каковое в здешнем времени ищи не сыщешь. Руслан уже было решил, что вполне подойдет и какое-нибудь французское, но в винном магазине неожиданно для себя обнаружил огромный выбор российских шампанских. Впрочем, уже по истории с книгами Молоховец можно было понять, что к соблюдению торговых марок в Российской империи относятся крайне наплевательски. Так что сегодня их стол украшало «Русское шампанское Ю.Ф. Тотинъ», с флагами-триколорами и львом, пьяно опиравшимся на овальный щит и выставившим вверх короткий меч, до крайности напоминавший средний палец.
Еще в семье Руслана традиционным блюдом Нового года были бутерброды с сыром и помидорами. На ломтик слегка поджаренного багета кладется помазка из тертого сыра, смешанного с чесноком и майонезом, а сверху — ломтик помидора, посоленный и чуть присыпанный черным перцем. Для него именно такие бутерброды были символом Нового года, даже Аня на них подсела и на каждый Новый год их требовала.
Аня…
После неудавшейся попытки самоубийства, «чтобы не мешать родителям», Аня стала серьезной. Даже, на взгляд Руслана, чересчур серьезной. И в этот раз она никакие бутерброды не требовала. Но как засияли ее глаза, когда она их увидела… Это стоило поисков тепличных помидоров в декабрьском Санкт-Петербурге… Руслан чуть не заплакал. И в очередной, стотысячный раз поклялся самому себе никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не забывать о семье.
Огромные напольные часы в углу комнаты звонко щелкнули и начали гулко бить.
Тихо хлопнули две пробки — русского шампанского господина Тотина и клюквенного напитка господина Калинкина. Потому что Ане спиртное нельзя, еще маленькая. Раньше ей покупали детское шампанское, но в этом времени прогресс до таких изысков еще не дошел, а бутылка калинкинского клюквонада даже внешне походила на бутылку шампанского, такая же пузатенькая.
Руслан встал:
— Пусть в будущем году у нас все будет хорошо… — произнес он оригинальный тост. С тостами Руслан никогда не дружил, — Чтобы… Чтобы… Чтобы мы, что бы ни случилось, всегда оставались вместе.
Тихо звякнуло стекло бокалов. Юля отпила из своего:
— Сладкое.
— Пусть Новый год у нас будет таким же сладким, — улыбнулся Руслан.
Правда, для этого придется приложить немало сил. Они в уже прошедшем году успели навертеть столько, что, если честно, Руслан пока не очень понимал, как они будут выкручиваться.
Глава 3
Зазвенел будильник, одна из здешних адских конструкций, с гремящей полированной чашкой сверху. До мобильников, позволяющих ставить любую мелодию — хотя, будем честными, любая мелодия, даже самая разлюбимая, поставленная на будильник, через непродолжительное время станет ненавистной- прогресс дойдет еще только через сто лет, пройдя через этап еще более адских конструкций: пластиковых китайских будильников-пищалок в виде домика. Более отвратного звука Руслан и представить не мог.
Воспоминания о студенческих временах — и о том, что мерзкие пищалки жили у них в комнате от силы месяц, разлетаясь о стену одним хмурым утром — несколько подняли настроение Лазаревича и он, зевая, поднялся с дивана, по пути прихлопнув надрывающийся будильник.
На диван он вчера перебрался после того, как они всей семьей встретили Новый год, веселые пузырьки шампанского настроили их с Юлей на не менее веселый лад и, когда Аня уснула, они оказались вдвоем на диване в гостиной. И на кресле. И на столе. И на широком и очень удобном подоконнике. В общем, угомонились супруги почти под утро. А традиция новогодних каникул здесь еще отсутствует — насколько Руслан помнил, появились они даже не в СССР, и даже в девяностые, а в 2005 году — так что завтра кое-кому придется идти на работу.
В автомобильные мастерские Петра Александровича Фрезе.
Дверной звонок раздался неожиданно, когда Руслан еще в мутной полудреме допивал утренний кофе. Кофе, если он не растворимый, а натуральный — растворимый здесь еще не изобрели или, по крайней мере, он не добрался до России — бодрит не хуже удара под дых. А в сочетании с неожиданным звонком…
Сам собой шевельнулся пистолет в кармане халата, без «браунинга» он, ввиду последних событий, только в душ ходил.
Кто?
Охранка уже приходила, бизнес, в лице господина Андронова — тоже. Кого еще ждать? Маньяка, который неуловимой тенью кружит рядом? Испанскую инквизицию? Патруль времени?
— К вам господин Корнейчуков, — заглянула в гостиную Танечка.
— Николай Эммануилович! — вскочил Руслан, пожимая руку вошедшему Чуковскому.
Николай Эммануилович Корнейчуков, в будущем — знаменитый детский писатель Корней Иваныч Натощак… то есть Чуковский — был прямо-таки живой иллюстрацией того, к каким последствиям может привести вмешательство в стройный ток истории неумелыми руками. Да и умелыми, пожалуй, тоже.
Сболтнул один пришелец из будущего в разговоре с женой — тоже пришелицей… пришлицей… такой же, как он, в общем — что один журналист станет в этом самом будущем известным писателем, услышал эту информацию кто-то неизвестный — и всё.
Будущий писатель получил нож в спину, когда вечерней порой шагал по Куоккале и мир остался без его стихов, без Айболита, Бармалея и Мойдодыра.
Остался БЫ.
Чуковский ростом был немаленьким, Руслан, со своими среднестатистическими 175 сантиметрами, смотрел на него хоть чуть-чуть, но снизу вверх, так что убийца, который, видимо, при всех своих наклонностях, ножом владел паршиво, попросту не смог его убить. Лезвие угодило в лопатку и застряло в кости, не повредив ни сердца, ни легкого — а бить в почку или печень убийца, возможно, счел ниже своего достоинства — что сохранило орудие преступления для полиции, а самого Чуковского для будущих поколений детей. Не застрянь нож в ране — он, пожалуй бы истек кровью. И так много ее потерял, да еще и, пока лежал на улице, чуть не дойдя до собственной дачи — замерз и простудился.
А дальше в действие вступил журналистский принцип, каковой вовсе не был изобретением России 21 века: «Услышать краем уха, понять краем мозга, остальное — придумать». Вся сенсация с погибшим господином Корнейчуковым была высосана из кончика обгрызанного пера каким-то щелкопером, а остальные газеты уже понесли, не разбираясь. Чуковский, лежавший дома в бинтах, как кокон шелкопряда, уже притомился объяснять своим знакомым, что жив, здоров и прекрасно себя… кха-кха… чувствует.
Даже несмотря на то, что о том, что он выжил, Чуковский рассказал немногим.