Джип, ноутбук, будущее

(которая на самом деле является прологом)

31 декабря 1910 года, во-первых, не у всех было именно тридцать первым декабря. В странах, которые придерживались григорианского календаря, в этот день наступило 13 января, завтра будет 14-ое, которое всего через какие-то семь лет в Советской России превратится в Старый Новый Год. А сейчас Россия никакая не советская, а вовсе даже империя, живет она неторопливо, по календарю юлианскому и сегодня все желающие россияне отмечают не праздник со странным оксюморонным названием, а вполне себе самый что ни на есть обычный Новый год. Те из них, конечно,

кто хочет, потому что в императорской России, как, к примеру, в современных нам США основным зимним праздником является Рождество, отмечаемое, как и положено, 25-го декабря — и пусть глупые европейцы считают, то Рождество давно прошло и сегодня уже 7 января, нам Европа не указ — так что Новый год затерялся в общей череде рождественских праздников, вместе с Сочельником и Васильевым вечером.

Будь этот день еще нового века, или хотя бы десятилетия… да, разумеется, именно началом нового десятилетия он и является, но об этом задумывается не такое уж и большое количество людей, а остальные наивно продолжают считать, что рекомое новое десятилетие уже год как идет, так что и нечего тут отмечать наступление какого-то очередного скучного года.

Так что день этот был просто еще одним четвергом, в течение которого не происходило ровно ничего интересного.

Впервые в истории передали по радио целую оперу, даже две, но, хотя и пел сам великий Карузо, произошло это, без сомнения, знаменательное событие в Нью-Йорке, отчего для всех остальных осталось техническим курьезом.

В Мексике радуются революции, изгнанию диктатора, наступлению царства либерализма и демократии, не подозревая, что впереди страну ждет семь лет гражданской войны. В Чиуауа, одном из штатов, уже разгорается зловещим предзнаменованием грядущего кровопролития крестьянское восстание. В котором принимает участие молодой мужчина с длинным, по испанскому обычаю, именем Хосе Доротео Аранго Арамбуло, которого очень скоро узнают под гораздо более коротким прозвищем Панчо Вилья.

На юге России, в казачьем городке Верный — который потом, неоднократно поменяв названия, превратится в Алматы — в прямом и переносном смысле разгребают последствия недавнего, еще и двух недель не прошло, землетрясения.

В Париже Мария Кюри с интересом изучает металлический радий, уже догадываясь, что получит за него Нобелевскую премию, но еще не подозревая, что этот замечательный металл медленно убивает ее.

Все шло так, как и должно идти, история медленно катила свой поток по привычному руслу…

Или нет?

Да, основное течение истории нарушено не было, но в него уже упали камушки, всколыхнувшие его, взбаламутившие. История уже начала меняться, пусть пока немного, пусть незначительно, но уже умерли те, кто должен был жить, и выжили те, кто должен был умереть, а некоторые, пусть и, в конечном итоге, поспешили на встречу с фрау Тодд, но не так и не там, как должны были бы.

Один фанатичный, но несколько неудачливый автомобилестроитель, вместо того, чтобы продать свое производство — каковое, надо признать, всего лишь мастерская в одном из переулков Санкт-Петербурга — и уехать в фамильное имение медленно чахнуть от скуки, вместо этого со всем вновь вспыхнувшим энтузиазмом строит новый, необычный автомобиль, который планирует предложить российской армии.

В столичных газетах появились объявления о продажах канистр новой, необычной, но очень удобной конструкции, которая, при всей своей кажущейся простоте, была придумана только через двадцать лет.

Полковник Федоров в который раз рассматривает загадочное письмо от умирающего человека,

в которое вложены чертежи необычной автоматической винтовки. Рассматривает, уже понимая, как эти рисунки воплотить в металле.

И множество мелких, незаметных, затухающих, как круги на воде, изменений. Причиной которых послужил…

Кто?

Прогрессор, лихой и отчаянный, решивший круто повернуть неповоротливую телегу истории? Сотрудник Института времени, в нарушение всех инструкций спасающий планету от мировой бойни, которую никто даже в самых страшных фантазиях не назовет Первой? Может быть, пришелец из будущего, возжелавший всенепременно сохранить Российскую империю?

И при чем тут вообще Новый год?!

Давайте мысленно скользнем над улицами Санкт-Петербурга. Темнеет, в небе светит тоненькая полоска молодого месяца, летят снежинки — летим и мы.

Над Невой, над Фонтанкой, над Невским проспектов, над Дворцовой площадью, над самым кончиком креста с макушки Александровской колонны…

Вон туда.

Видите, светится окно?

Именно там, в этом окне, находятся те, кто изменил историю.

Давайте посмотрим на них поближе…

Каждый знает, что тот салат «оливье», который регулярно появляется у нас на новогодних столах — неправильный. Потому что в правильном салате должны были быть телячий язык и рябчики, раки и омары, черная икра и каперсы, перепелиные яйца и корнишоны, и все это политое загадочно-экзотически звучащим соусом соя-кабуль. Точно-точно, так было написано в старинной кулинарной книге самой госпожи Молоховец, а она врать не станет.

В принципе, еще в прошлом-будущем Руслана брало некоторое сомнение при виде этого рецепта, очень уж разнокалиберные ингредиенты в нем были понамешаны, слабо сочетаемые друг с другом, так что мысль попробовать «настоящий оливье» ему даже в голову не приходила. Да и с другой стороны — не отправишься же в прошлое, проверять, каким был на вкус этот самый оливье.

В прошлое же попасть нельзя, верно?

Если твоя фамилия, не Лазаревич, конечно.

Даже если бы ему сейчас поднесли на стол миску этого самого настоящего салата — он бы отказался. Они хотели, чтобы хотя бы в Новый год, хотя бы стол напоминал им то, что они потеряли. Поэтому Юля поклялась страшной клятвой, что она ляжет костьми, но оливье на их столе будет настоящим: с горошком, колбасой и маринованными огурцами. А не какой-то там омарово-трюфельный, вкус которого напомнит о чем угодно, только не о доме.

Из любопытства Руслан полистал обнаруженную на кухне книгу той самой Молоховец, «Подарокъ молодымъ хозяйкамъ или средство къ уменьшенiю расходов» (двадцатое с лишним издание, вот это да!»), с четырехлистниками клевера на коричневой обложке. И никакого оливье в нем не обнаружил. На произнесенное вполголоса замечание по этому поводу, горничная Танечка, она же кухарка и вообще мастерица на все руки (кроме согревания постели хозяина), пояснила, что, ввиду популярности книг госпожи Молоховец, выпускается чертова прорва книг поддельных, от имени неких Мохоловец, Малоховец и даже Мохоровичей. Возможно, в одном из них и был вписан придуманный кем-то из головы рецепт, в который просто сложили все почитаемые роскошными ингредиенты. Какой же должен быть настоящий оливье — она не знает, потому что после смерти ресторатора, который его придумал и унес в могилу тайну рецепта, «настоящих» оливье развелось больше, чем рецептов борща, причем сходства у них не больше, чем между разными рецептами того самого борща.