Джип, ноутбук, будущее
Шрифт:
Глава 1
(которая на самом деле является прологом)
31 декабря 1910 года, во-первых, не у всех было именно тридцать первым декабря. В странах, которые придерживались григорианского календаря, в этот день наступило 13 января, завтра будет 14-ое, которое всего через какие-то семь лет в Советской России превратится в Старый Новый Год. А сейчас Россия никакая не советская, а вовсе даже империя, живет она неторопливо, по календарю юлианскому и сегодня все желающие россияне отмечают не праздник со странным оксюморонным названием, а вполне себе самый что ни на есть обычный Новый год. Те из них, конечно,
Будь этот день еще нового века, или хотя бы десятилетия… да, разумеется, именно началом нового десятилетия он и является, но об этом задумывается не такое уж и большое количество людей, а остальные наивно продолжают считать, что рекомое новое десятилетие уже год как идет, так что и нечего тут отмечать наступление какого-то очередного скучного года.
Так что день этот был просто еще одним четвергом, в течение которого не происходило ровно ничего интересного.
Впервые в истории передали по радио целую оперу, даже две, но, хотя и пел сам великий Карузо, произошло это, без сомнения, знаменательное событие в Нью-Йорке, отчего для всех остальных осталось техническим курьезом.
В Мексике радуются революции, изгнанию диктатора, наступлению царства либерализма и демократии, не подозревая, что впереди страну ждет семь лет гражданской войны. В Чиуауа, одном из штатов, уже разгорается зловещим предзнаменованием грядущего кровопролития крестьянское восстание. В котором принимает участие молодой мужчина с длинным, по испанскому обычаю, именем Хосе Доротео Аранго Арамбуло, которого очень скоро узнают под гораздо более коротким прозвищем Панчо Вилья.
На юге России, в казачьем городке Верный — который потом, неоднократно поменяв названия, превратится в Алматы — в прямом и переносном смысле разгребают последствия недавнего, еще и двух недель не прошло, землетрясения.
В Париже Мария Кюри с интересом изучает металлический радий, уже догадываясь, что получит за него Нобелевскую премию, но еще не подозревая, что этот замечательный металл медленно убивает ее.
Все шло так, как и должно идти, история медленно катила свой поток по привычному руслу…
Или нет?
Да, основное течение истории нарушено не было, но в него уже упали камушки, всколыхнувшие его, взбаламутившие. История уже начала меняться, пусть пока немного, пусть незначительно, но уже умерли те, кто должен был жить, и выжили те, кто должен был умереть, а некоторые, пусть и, в конечном итоге, поспешили на встречу с фрау Тодд, но не так и не там, как должны были бы.
Один фанатичный, но несколько неудачливый автомобилестроитель, вместо того, чтобы продать свое производство — каковое, надо признать, всего лишь мастерская в одном из переулков Санкт-Петербурга — и уехать в фамильное имение медленно чахнуть от скуки, вместо этого со всем вновь вспыхнувшим энтузиазмом строит новый, необычный автомобиль, который планирует предложить российской армии.
В столичных газетах появились объявления о продажах канистр новой, необычной, но очень удобной конструкции, которая, при всей своей кажущейся простоте, была придумана только через двадцать лет.
Полковник Федоров в который раз рассматривает загадочное письмо от умирающего человека,
И множество мелких, незаметных, затухающих, как круги на воде, изменений. Причиной которых послужил…
Кто?
Прогрессор, лихой и отчаянный, решивший круто повернуть неповоротливую телегу истории? Сотрудник Института времени, в нарушение всех инструкций спасающий планету от мировой бойни, которую никто даже в самых страшных фантазиях не назовет Первой? Может быть, пришелец из будущего, возжелавший всенепременно сохранить Российскую империю?
И при чем тут вообще Новый год?!
Давайте мысленно скользнем над улицами Санкт-Петербурга. Темнеет, в небе светит тоненькая полоска молодого месяца, летят снежинки — летим и мы.
Над Невой, над Фонтанкой, над Невским проспектов, над Дворцовой площадью, над самым кончиком креста с макушки Александровской колонны…
Вон туда.
Видите, светится окно?
Именно там, в этом окне, находятся те, кто изменил историю.
Давайте посмотрим на них поближе…
Глава 2
Каждый знает, что тот салат «оливье», который регулярно появляется у нас на новогодних столах — неправильный. Потому что в правильном салате должны были быть телячий язык и рябчики, раки и омары, черная икра и каперсы, перепелиные яйца и корнишоны, и все это политое загадочно-экзотически звучащим соусом соя-кабуль. Точно-точно, так было написано в старинной кулинарной книге самой госпожи Молоховец, а она врать не станет.
В принципе, еще в прошлом-будущем Руслана брало некоторое сомнение при виде этого рецепта, очень уж разнокалиберные ингредиенты в нем были понамешаны, слабо сочетаемые друг с другом, так что мысль попробовать «настоящий оливье» ему даже в голову не приходила. Да и с другой стороны — не отправишься же в прошлое, проверять, каким был на вкус этот самый оливье.
В прошлое же попасть нельзя, верно?
Если твоя фамилия, не Лазаревич, конечно.
Даже если бы ему сейчас поднесли на стол миску этого самого настоящего салата — он бы отказался. Они хотели, чтобы хотя бы в Новый год, хотя бы стол напоминал им то, что они потеряли. Поэтому Юля поклялась страшной клятвой, что она ляжет костьми, но оливье на их столе будет настоящим: с горошком, колбасой и маринованными огурцами. А не какой-то там омарово-трюфельный, вкус которого напомнит о чем угодно, только не о доме.
Из любопытства Руслан полистал обнаруженную на кухне книгу той самой Молоховец, «Подарокъ молодымъ хозяйкамъ или средство къ уменьшенiю расходов» (двадцатое с лишним издание, вот это да!»), с четырехлистниками клевера на коричневой обложке. И никакого оливье в нем не обнаружил. На произнесенное вполголоса замечание по этому поводу, горничная Танечка, она же кухарка и вообще мастерица на все руки (кроме согревания постели хозяина), пояснила, что, ввиду популярности книг госпожи Молоховец, выпускается чертова прорва книг поддельных, от имени неких Мохоловец, Малоховец и даже Мохоровичей. Возможно, в одном из них и был вписан придуманный кем-то из головы рецепт, в который просто сложили все почитаемые роскошными ингредиенты. Какой же должен быть настоящий оливье — она не знает, потому что после смерти ресторатора, который его придумал и унес в могилу тайну рецепта, «настоящих» оливье развелось больше, чем рецептов борща, причем сходства у них не больше, чем между разными рецептами того самого борща.