Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 10
Шрифт:
— Несколько необычно, не правда ли?
— Возможно. Но у меня не было денег, а он сам покрасил свое бунгало на Цейлоне.
— Так. Чисто дружеская услуга с его стороны. Скажите, а в течение тех часов, которые вы провели вместе, между вами не было никаких любовных отношений?
— Между нами их никогда не было.
— В котором часу он от вас ушел?
— Мы оба раза вышли вместе в девять часов, чтобы поесть.
— А после этого?
— Я возвращалась к тетке.
— И перед тем вы никуда не заходили?
— Никуда.
— Хорошо. Вы виделись с вашим мужем, прежде чем ему пришлось уехать обратно на Цейлон?
— Да, дважды.
— Где в первый раз?
— У меня на квартире. Я тогда уже переехала.
— Вы сказали ему, что соответчик помогал вам красить стены?
— Нет.
— Почему же?
— А почему я должна была говорить ему об этом? Я ничего моему мужу не говорила, кроме того, что я не вернусь. Я считала свою жизнь с ним конченной.
— Просил ли он вас опять, при этом вашем свидании с ним, вернуться к нему?
— Да.
— И вы отказались?
— Да.
— В оскорбительной форме?
— Простите, я не понимаю.
— Грубо?
— Нет, просто.
— Подал ли вам муж повод думать, что он хочет с вами развестись?
— Нет. Но я его намерений не знала.
— А вы, как видно, тоже не посвящали его в свои?
— Старалась посвящать как можно меньше.
— Это была бурная встреча?
Динни задержала дыхание. Румянец на щеках Клер погас, лицо побледнело и осунулось.
— Нет, грустная и тягостная, я не хотела его видеть.
— Ваш защитник сказал, что ваш муж с того дня, как вы от него уехали, решил развестись с вами при первой же возможности, так как гордость его была задета. У вас тоже сложилось такое впечатление?
— У меня не было и нет никакого впечатления. Возможно. Я не знаю, что он может подумать.
— Хотя прожили с ним почти полтора года?
— Да.
— Но, как бы то ни было, вы опять категорически отказались вернуться?
— Да, я уже говорила.
— Считаете ли вы, что он действительно желал вашего возвращения, когда просил вас об этом?
— В ту минуту — да.
— Виделись вы с ним еще до его отъезда?
— Да, одну-две минуты, но не наедине.
— В чьем присутствии?
— Моего отца.
— И он опять просил вас вернуться?
— Да.
— И вы отказались?
— Да.
— После этого ваш муж, перед отъездом из Лондона, прислал вам записку и снова предложил уехать с ним?
— Да.
— И вы не согласились?
— Нет.
— А теперь разрешите напомнить вам число, гм… третье января (Динни облегченно вздохнула), то есть день, проведенный вами от пяти часов пополудни и почти до полуночи с соответчиком. Вы не отрицаете этого?
— Нет, не отрицаю.
— И никаких любовных эпизодов?
— Только один. Он не видел меня около трех недель, и когда он пришел в пять часов пить чай, то поцеловал меня в щеку.
— Ах, опять в щеку? Только в щеку?
— Да, к сожалению.
— Вероятно, об этом сожалел и он.
— Допускаю.
— И после такой разлуки вы провели первые полчаса за чаепитием?
— Да.
— Ваша квартира находится, кажется, в бывшей конюшне, одна комната внизу, затем лестница и комната наверху, где вы спите?
— Да.
— И ванная? Вы же, наверно, не только пили чай, но и беседовали?
— Да.
— Где?
— В нижней комнате.
— И затем вы, беседуя, пошли вместе в Темпл, потом в кино и обедать в ресторан, где продолжали беседовать, потом взяли такси и, беседуя, поехали к вам на квартиру?
— Совершенно правильно.
— А потом, проведя с ним около шести часов, вы решили, что вам еще многое нужно сказать друг другу, так что понадобилось пригласить его к себе, и он пошел?
— Да.
— Ведь это было уже в двенадцатом часу?
— Я думаю, в начале двенадцатого.
— И сколько же времени он на этот раз у вас пробыл?
— Около получаса.
— Никаких эпизодов?
— Никаких.
— Рюмка вина, одна-две сигареты, еще немного поболтали, и все?
— Вот именно.
— О чем же вы столько часов беседовали с этим молодым человеком, пользовавшимся привилегией целовать вас в щеку?
— Ну о чем люди обычно разговаривают?
— Вот я вас и спрашиваю.
— Говорили обо всем и ни о чем.
— Поточнее, пожалуйста.
— О лошадях, фильмах, театре, о моих родных, о его родных… право, уж не помню.
— И старательно избегали любовных тем?
— Да.
— Строго платонические отношения с начала и до конца?
— Да.
— И вы хотите, леди Корвен, уверить нас в том, что этот молодой человек, который, по вашему же признанию, в вас влюблен и не видел вас перед тем почти три недели, ни разу не поддался своим чувствам?
— Кажется, он раз или два сказал мне, что любит меня. Но все время был неуклонно верен своему обещанию.
— Какому обещанию?
— Не добиваться моей любви. Любить человека — не преступление, это только несчастье.
— Вы говорите очень прочувствованно… по собственному опыту?
Клер не ответила.
— И вы серьезно утверждаете, что вы в этого молодого человека не были влюблены и не влюблены теперь?
— Я его очень люблю, но не в вашем смысле.
В Динни вдруг вспыхнуло горячее сочувствие к юноше, который должен был все это выслушивать. Ее щеки вспыхнули, голубые глаза остановились на лице судьи. Судья только что кончил записывать ответ Клер и вдруг зевнул. Это был зевок старика, и такой долгий, что, казалось, он никогда не кончится. Ее настроение вдруг изменилось, в ней проснулась жалость: судья ведь тоже вынужден изо дня в день выслушивать бесконечные попытки людей очернить друг друга и должен сводить эти попытки на нет.