Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 10
Шрифт:
Запрокинув голову и прижавшись всем телом к стволу, она задыхалась от немоты ночи, от ее черноты, от сверкания звезд. Если бы у нее были уши ласки и нюх лисы, она бы услышала все, что творится под покровом этой мглы! Над головой в ветвях чирикнула птица. Издалека послышался гул последнего поезда, он стал громче, перешел в стук колес, шипение пара, потом заглох, замер тихим перестуком вдали. И снова ни звука! Там, где она стояла, когда-то был ров, но его давно засыпали, и на этом месте вырос огромный вяз. Медленно течет жизнь дерева в непрестанной борьбе с ветрами; медленно и цепко живет оно, как живет ее семья, привязанная всеми корнями к родному клочку земли.
«Я не буду о нем думать», — сказала она себе. «Я не буду о нем думать!» — повторяла она, как ребенок, который не хочет вспоминать о том, что причиняло ему боль. И сразу же в темноте перед ней выплыло его лицо — глаза и губы. Она быстро повернулась к стволу и прижалась лбом к жесткой коре. Но его лицо все равно стояло перед ней. Отпрянув, она бесшумно побежала по траве, невидимая, как ночной дух. Долго бродила она по холмам, и ходьба успокоила ее.
«Ну что ж, — думала она. — Было у меня счастье и миновало. Ничего не поделаешь. Пора возвращаться домой».
Она постояла еще немного, глядя на звезды, такие далекие, холодные и ясные. И подумала, чуть улыбнувшись:
«Где же ты, моя счастливая звезда?»
1932 г.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
С тех пор, как Клер вышла за сэра Джералда Корвена из Министерства колоний, прошло почти полтора года. И вот она стояла на палубе вошедшего в устье Темзы океанского парохода Восточной линии, ожидая, когда он пристанет. Было десять часов утра, и хотя октябрьский день обещал быть мягким, Клер все Же надела суконное пальто, так как до этого во время всего путешествия стояла жара. Лицо ее казалось бледным, даже желтоватым, но ясные карие глаза были нетерпеливо прикованы к берегу, чуть подкрашенные губы приоткрылись, и все черты дышали обычно присущей ей живостью. Сначала она стояла одна, потом за ее спиной раздался голос:
— А-а!.. Вот вы где!
Из-за спасательной шлюпки вышел молодой человек и остановился подле Клер. Не оборачиваясь, она сказала:
— Какой восхитительный день! У нас дома, наверно, чудесно.
— А я-то надеялся, что вы хоть один вечер проведете в городе — мы бы вместе поужинали, пошли бы в театр! Не хотите?
— Милый юноша, меня будут встречать.
— Как ужасно, что все на свете кончается!
— Порой гораздо ужаснее, что некоторые вещи начинаются.
Он пристально посмотрел на нее, потом вдруг спросил:
— Клер, вы, конечно, поняли, что я вас люблю? Она кивнула.
— Да.
— Но вы меня не любите? — Только не обижайтесь.
— Как мне хотелось бы, чтобы вы… чтобы вы загорелись хоть на минутку.
— Перед вами почтенная замужняя женщина, Тони!
— Которая возвращается в Англию из-за…
— Из-за цейлонского климата. Он ударил ногой в борт.
— Как раз в лучшее время года…. Я ничего не говорил, но знаю, что ваш… что Корвен…
Клер предостерегающе подняла брови, и он умолк; оба опять стали смотреть на берег, все больше привлекавший их внимание.
Если двое молодых людей провели около трех недель вместе на пароходе, они знают друг друга гораздо меньше, чем им кажется. При том однообразии, с каким протекает жизнь на судне, когда все как будто остановилось, кроме машин, воды, скользящей вдоль бортов, и солнца, неизменно описывающего в небе дугу, — близость двух людей, проводящих дни бок о бок на палубе, растет особенно быстро и приобретает какую-то своеобразную сердечность. Они знают, что о них уже сплетничают, но им все равно. Ведь сойти с парохода они не могут, а что еще можно сделать? Они танцуют друг с другом, и покачивание парохода, каким бы легким оно ни было, невольно заставляет их прижиматься друг к другу. Проходит каких-нибудь десять дней, и налаживается общая жизнь, более устойчивая, чем даже в браке, с той лишь разницей, что ночи они проводят врозь. А затем пароход вдруг останавливается, и у них, — может быть, у одного, а может быть, и у обоих, — возникает ощущение, что они так и не успели разобраться в своих чувствах. Ими овладевает лихорадочное волнение, оно даже приятно, ибо вынужденному бездействию настал конец, и они напоминают сухопутных животных, побывавших на море и вернувшихся на твердую землю.
Клер первая нарушила молчание:
— Вы так и не объяснили мне, почему вас зовут Тони, хотя ваше настоящее имя Джеймс?
— Именно поэтому! Прошу вас, не шутите, Клер. Этот проклятый пароход сейчас пристанет. Я просто не могу примириться с тем, что уже не буду видеть вас каждый день!
Клер скользнула по нему взглядом и снова стала смотреть на берег. «Какие нежные черты», — подумала она. Действительно у него было тонко очерченное продолговатое смуглое лицо, решительное, но добродушное, с темно-серыми глазами, мгновенно отражавшими его мысли, и темно-русые волосы; он был строен и подвижен.
Юноша стал вертеть пуговицу ее пальто.
— Вы ничего не говорили о себе, но нет у вас счастья, я чувствую…
— Не люблю людей, которые болтают о своей личной жизни.
— Вот, — он вложил ей в руку карточку, — через этот клуб вы всегда меня найдете.
Она прочла:
«М-р Джеймс Бернард Крум
«Кофейня»
Сент-Джеймс Стрит».
— Кажется, этот клуб очень старомодный?
— Да, и все-таки он до сих пор хорош. Когда я родился, отец тут же записал меня.
— Мой дядя, муж моей тетки, тоже состоит там членом, — сэр Лоренс Мент, высокий такой, тонкий и подвижной, его легко узнать по черепаховому моноклю.
— Поищу его.
— Что вы намерены делать в Англии?
— Буду искать работу. Здесь, как видно, многие этим занимаются.
— А кем вы хотели бы работать?
— Кем угодно, только не школьным учителем и не коммивояжером.
— Разве в наше время можно найти что-нибудь другое?
— Нет. Надежды очень мало. Больше всего мне бы хотелось получить место управляющего имением или заняться лошадьми.
— Имения и лошади вымирают,
— Я знаком с несколькими владельцами скаковых конюшен. Но, вероятно, кончу тем, что стану шофером. А вы где будете жить?
— У родных. Во всяком случае — первое время. Если вы, прожив на родине неделю, все еще захотите меня видеть, — вот мой постоянный адрес: Кондафорд-Грэйндж, Оксфордшир.
— И зачем только я вас встретил? — сказал молодой человек с внезапной горечью.