Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 10
Шрифт:
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Динни «занялась» тетей Эм. Это было делом нелегким. В разговоре с обычными людьми вы задавали вопрос, следовал ответ — и все. Но с леди Монт слова как-то теряли свою закономерную связь. Старая дама стояла посреди комнаты, держа в руках вербеновое саше, и нюхала его, а Динни разбирала ее вещи.
— Чудный запах, Динни… Клер какая-то желтая. Она не беременна?
— Нет, дорогая.
— Жаль! Когда мы были на Цейлоне, там все обзаводились ребятами. А слонята — какая прелесть!.. — В этой комнате мы всегда играли в «кормление католического священника» из корзинки, которую спускали с крыши. Твой отец залезал на крышу, а я была священником, но обычно в корзинке не оказывалось никакой вкусноты. А твоя тетя Уилмет сидела на дереве и, когда появлялись протестанты, кричала: «Куи!» [40].
— Она кричала «Куи!» несколько преждевременно, тетя Эм. При Елизавете Первой Австралия еще не была открыта.
— Да. Лоренс говорит, что в те времена протестанты были просто дьяволами. И католики тоже! И магометане!
Динни наморщила лоб, чтобы не рассмеяться, и закрыла лицо корсетом.
— Куда положить белье?
— Пока положи куда-нибудь. Не наклоняйся так низко. Все они были тогда дьяволами. С животными обращались ужасно. Клер понравилось на Цейлоне?
Динни выпрямилась, держа в руках целую охапку белья.
— Не особенно.
— Почему? Печень?
— Тетечка, ты никому не скажешь, кроме дяди Лоренса и Майкла? Они разошлись.
Леди Монт прижала к носу вербеновое саше.
— О, — отозвалась она, — я это сразу поняла, глядя на его мать. Ты веришь в пословицу: «Яблоко от яблони недалеко падает»?
— Не очень.
— Я всегда считала, что семнадцать лет — слишком большая разница. Лоренс говорит, люди всегда сначала говорят: «Ах, Джерри Корвен!» — а потом ничего не говорят. Ну так что же у них произошло?
Динни склонилась над ящиком комода и стала перекладывать в нем белье.
— Я не знаю подробностей, но, видимо, он просто какое-то животное.
Леди Монт сунула саше в ящик и пробормотала:
— Бедняжка Клер…
— Так вот, тетечка, пусть все думают, что она приехала домой, «чтобы поправить здоровье».
Леди Монт уткнулась носом в букет цветов, стоявший в вазе.
— Босуэл и Джонсон называют эти цветы «год — ищи» [41]. Они не пахнут. Какая же болезнь может быть у Клер — нервы?
— Влияние климата, тетечка.
— А ведь сколько индо-англичан возвращается, Динни!
— Знаю. Но пока пусть будет хоть эта причина. Долго так продолжаться не может. Итак, пожалуйста, не говори даже Флер.
— Флер все равно узнает, скажу я ей или нет. Уж она такая. У Клер кто-нибудь есть?
— Никого! — Динни вынула коричневый халат и при этом вспомнила лицо молодого человека, когда он прощался.
— А на пароходе?.. — недоверчиво пробормотала тетка.
Динни перевела разговор на другое.
— Дядя Лоренс сейчас много занимается политикой?
— Да, такая тоска! Когда долго говорят о чем-нибудь, это всегда тоска… Что ваш кандидат — надежный, как Майкл?
— Он человек новый, но думаю, что пройдет.
— Женат?
— Нет.
Леди Монт склонила голову набок и внимательно посмотрела на племянницу из-под полуопущенных век.
Динни вынула из чемодана последнюю вещь. Это был пузырек с жаропонижающим.
— Англичане не возят с собой таких лекарств, тетечка.
— Оно для груди. Делия всегда мне его кладет. Я много лет вожу его с собой. Ты уже говорила со своим кандидатом?
— Да.
— Сколько же ему лет?
— Около сорока, мне кажется.
— А чем еще он занимается?
— Он К. А. [42].
— Как его фамилия?
— Дорнфорд.
— Когда я была девушкой, я слышала про каких-то Дорнфордов. Но где? Ах да, в Алхесирасе. Он был полковником в Гибралтаре.
— Вероятно, его отец. — Значит, у него ничего нет.
— Только то, что он зарабатывает в суде.
— Те, кому еще нет сорока, ничего там не зарабатывают.
— Ему, кажется, удается.
— Энергичный?
— Очень.
— Блондин?
— Нет, темный. Он своим трудом пробился в люди. Скажи, тетечка, у тебя затопить сейчас или потом, когда ты будешь одеваться к обеду?
— Потом. Я хочу поглядеть на малыша.
— Отлично. Он, наверно, только что вернулся с прогулки. Твоя ванная внизу около лестницы. Я подожду тебя в детской.
Детская, с окном из мелких стекол и низким потолком, была та самая, в которой и Динни и даже тетя Эм получили свои первые впечатления от головоломной загадки, называемой жизнью; теперь в этой детской малыш учился ходить. На кого он будет похож, когда вырастет, на Черрелов или на Тасборо, пока еще трудно было сказать. Няня, тетка и двоюродная бабушка образовали вокруг него восторженный треугольник и вытянули руки, чтобы он мог падать по очереди в их распростертые объятия.
— Он не гукает, — заметила Динни.
— Он гукает по утрам, мисс.
— Он падает! — сказала леди Монт,
— Не плачь, милый!
— Он никогда не плачет, мисс.
— Он — в Джин. Клер и я до семи лет ужасно много плакали.
— Я ревела до пятнадцати, — сообщила леди Монт, — и начала опять после сорока пяти. А вы плакали, няня?
— У нас слишком большая семья, миледи; негде было.
— У няни чудесная мать и пять сестер. Чистое золото!
Румяные щеки няни стали еще румянее; она потупилась, улыбаясь застенчиво, как девочка.
— Смотрите, чтобы у него ножки не стали кривыми, — заметила леди Монт, — довольно уж ему ковылять.
Няня забрала сопротивлявшегося младенца и посадила его в кроватку; важно нахмурясь, он уставился на Динни.
— Мама его обожает, — сказала Динни. — Она уверяет, что он будет похож на Хьюберта.
Леди Монт пощелкала языком, — по ее мнению, этот звук должен привлекать внимание детей.
— Когда вернется Джин?
— Не раньше, чем Хьюберт снова получит продолжительный отпуск.