Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 14
Шрифт:
Вудер (отдает честь). Слушаюсь, сэр. (Уходит.)
Начальник. Это объясняет поведение заключенных за последние день-два, как вы думаете, Миллер? Возбуждение прокатилось по всем этажам.
Священник. Я не заметил ничего особенного.
Начальник. Да, кстати! Я хотел бы пригласить вас пообедать с нами на рождество.
Священник. Завтра? Очень вам благодарен.
Начальник. Меня всегда огорчает, когда среди заключенных появляется недовольство. (Бросает взгляд на пилку.) Придется наказать беднягу! Не могу не сочувствовать
Священник. У некоторых из них удивительная сила воли, причем какая-то извращенная. Пока ее не сломишь, с ними ничего нельзя поделать.
Начальник. Боюсь, что и потом от них не много добьешься. Как сегодня земля? Не слишком затвердела, чтобы сыграть в гольф?
Снова входит Вудер.
Вудер. Посетитель, который навещал заключенного «Ка-три-ноль-ноль-семь», желает поговорить с вами, сэр. Я заявил ему, что это не принято.
Начальник. По какому вопросу?
Вудер. Сказать ему, что вы заняты, сэр?
Начальник (как бы покорившись своей участи). Нет, нет, я поговорю с ним. Не уходите, Миллер!
Вудер подает знак кому-то, стоящему за дверью, пропускает посетителя и уходит. Посетителем оказывается Коксон. На нем теплое пальто до колен, шерстяные перчатки, в руках цилиндр.
Коксон. Простите, что побеспокоил вас. Я только что беседовал с молодым человеком.
Начальник. У нас здесь много молодых людей.
Коксон. Его фамилия Фолдер. Дело о подлоге. (Достает свою визитную карточку и протягивает ее начальнику.) Фирма Джеймс и Уолтер Хау хорошо известна в юридическом мире.
Начальник (беря карточку, с легкой улыбкой). О чем же вы хотите поговорить со мной, сэр?
Коксон (внезапно замечая арестантов во дворе). Боже, какое зрелище!
Начальник. Да, отсюда мы вынуждены любоваться этим зрелищем. Мой собственный кабинет ремонтируется. (Садится за стол.) Я вас слушаю.
Коксон (с трудом отрывая взгляд от окна). Мне очень хотелось сказать вам несколько слов. Я ненадолго задержу вас. (Доверительно.) Дело в том, что у меня, собственно, нет права быть здесь. Но ко мне приходила его сестра родителей-то его нет в живых, — и она прямо в отчаянии. «Мой муж, — это она мне говорит, — не пускает меня к нему и все твердит, что Уильям опозорил семью. А другая сестра у нас совсем больная». Вот она и попросила, чтобы пошел я. Ну, а я ведь интересуюсь молодым человеком. Он служил у нас младшим клерком, мы с ним были в одном приходе, так что мне не хотелось отказывать. А вам я хочу сказать вот что: мне кажется, он чувствует себя здесь одиноким.
Начальник. Не удивительно.
Коксон. Мне не выкинуть этого из головы. Я вижу, что многие здесь работают вместе.
Начальник. Это наши собственные заключенные, а те, кто осужден на каторжные работы, отбывают здесь три месяца в одиночном заключении, сэр.
Коксон. Но ведь надо же считаться с обстоятельствами. Он совершенно подавлен.
Начальник (несколько развлеченный этой суетой). Будьте любезны, Миллер, позвоните. (Коксону.) Может быть, вам интересно послушать, что скажет о нем тюремный врач?
Священник (звонит). Вы, по-видимому, не привыкли бывать в тюрьмах, сэр?
Коксон. Нет. Но это такая печальная картина! А он совсем молодой человек. Я сказал ему: «Не пройдет и месяца, как вы выйдете из одиночки и окажетесь среди людей, это будет для вас такая приятная перемена!» А он отвечает: «Целый месяц!» «Ну, ну, — говорю я, — не надо унывать. Что такое месяц? Чепуха!» А он говорит: «Один день здесь, в этой камере, когда сидишь под замком и все думаешь и тоскуешь, тянется дольше, чем год на воле. Я ничего не могу поделать! — говорит он. — Я стараюсь держать себя в руках, но такой уж я человек, мистер Коксон!» Тут он закрыл лицо рукой, и, сквозь его пальцы покатились слезы. Так тяжело было смотреть…
Священник. Это молодой человек с большими, немного странными глазами, не так ли? Кажется, не англиканской церкви?
Коксон. Совершенно верно.
Священник. Я его знаю.
Начальник (вошедшему Вудеру). Скажите доктору, что я очень прошу его зайти сюда на минуту.
Вудер отдает честь и выходит.
Он ведь как будто не женат?
Коксон. Нет. (Доверительно.) Но есть женщина, которой он очень предан. Не совсем-то там все благополучно. Это печальная история.
Священник. Если бы не вино и не женщины, сэр, все тюрьмы можно было бы закрыть!
Коксон (глядя на священника поверх очков). Д-да, но об этом я хотел бы поговорить с вами особо. Он надеялся, что ей разрешат прийти сюда и навестить его, но ей не разрешили. Конечно, он расспрашивал меня про нее. Я старался говорить как можно осторожнее, но я не мог лгать бедняге, когда он сидит здесь, это было бы все равно, что ударить его. Боюсь, что мои слова еще больше расстроили его.
Начальник. Какие же новости вы ему сообщили?
Коксон. Дело вот в чем. Муж этой женщины — грубый и злой человек, и она ушла от него. По правде говоря, она собиралась уехать с нашим молодым другом. Конечно, это дурно, но я уж им прощаю. Так вот, когда его посадили, она сказала, что будет сама зарабатывать себе на жизнь и ждать его возвращения. Это; было для него большим утешением. Но через месяц она! пришла ко мне, — хотя лично я с ней не знаком, — и говорит: «Я не могу заработать столько, чтобы прокормить детей. Мне и на себя не заработать. Я совсем; одна, у меня нет друзей, я должна от всех прятаться, чтобы муж не узнал, где я. Я совсем извелась!» И вправду, она очень похудела. «Мне, говорит, — придется идти в работный дом». Очень печальная история. А я ей и говорю: «Нет, только не это! У меня у самого жена и дети, я не богат, но лучше уж я поделюсь с вами чем могу, только бы вы не шли в работный дом». А она, славная женщина, отвечает на это: «Право же, я не могу брать у вас деньги. Я думаю, лучше уж мне вернуться к мужу!» Ну, я знаю, что он негодяй, пьяница притом, но не мог же я отговаривать ее.