Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 15
Шрифт:
Репортер. Что вы, сэр… Мы полагали, что у вас почти наверняка есть свои весьма основательные причины, которые могут представить все дело в совершенно ином свете.
Билдер. Основательные причины? Я думаю! Я вам скажу: еще немного этой свободы — распущенности, как я это называю, — и вскоре не останется ни одного человека, который сможет назвать себя главой семьи.
Репортер (в тон ему). Совершенно верно.
Билдер. Если представители закона думают, что могут поддерживать бунт, они жестоко
Репортер (так же). Ну, разумеется…
Билдер (яростно глядя на него). Впрочем, что касается вас, — не знаю, вы, кажется, размазня, — но любой человек с горячей кровью был бы!
Репортер. Позвольте спросить, что она сделала, сэр? Нам не удалось это уточнить.
Билдер. Сделала? Только я взял за руку свою жену, пытаясь убедить ее вернуться домой после маленькой семейной размолвки, как эта девчонка налетела на меня. Я вышел из себя и оттолкнул ее тростью. А… этот полицейский, которого привела моя собственная дочь!.. Подумать только полицейского привела! Если представитель закона вторгается в частный дом с целью подорвать авторитет главы семьи, до чего мы докатимся, скажите мне?
Репортер (все так же). Ну, безусловно… безусловно!
Билдер. Современная идиотская сентиментальность совершенно разлагает нашу страну. Человек не может быть хозяином в собственном доме, не может призвать свою жену к исполнению ее обязанностей, не может попытаться контролировать поведение своих дочерей без того, чтобы не натолкнуться на сопротивление и не навлечь на себя ненависть. Дело дошло до того, что хозяин уже не может распоряжаться своими служащими; не может где-либо подавлять бунт без того, чтобы на него не стала тявкать свора гуманистов и поклонников распущенности!
Репортер. Великолепно, сэр, великолепно!
Билдер. Великолепно! Это позорно! Вот вам я — человек, который всегда пытался выполнять свой долг перед семьей и перед обществом, и мне пришлось предстать перед судом — о господи! — потому что я выполнял этот долг; быть может, с несколько излишним рвением, но ведь я не ангел!
Репортер. Да, да! Разумеется…
Билдер. Настоящий англичанин никогда не бывает ангелом! Но теперь нет настоящих англичан! (В ярости мечется взад и вперед по комнате.)
Ральф (внезапно). Когда я смотрю на лица…
Билдер (думая о своем). Что? Я сказал этому молодому человеку, что я не ангел.
Репортер (провоцируя его). Да, сэр, я вас понимаю.
Билдер. Если представители закона думают, что они могут заставить меня стать одним из ваших мягкотелых сентименталистов, которые позволяют всем делать, что им в голову взбредет…
Ральф. Есть еще немало людей, Джон, которые тоже не собираются отказываться от своих прав.
Билдер (думая о своем). Что? Кто там еще прав?
Репортер. Вам, вероятно, пришлось пережить
Билдер. Сплошные унижения. Я провел ночь в вонючей камере. Не ел со вчерашнего утра. Неужто они думали, что я буду есть эту бурду, которую они мне сунули? И все потому, что в минуту гнева… о котором я сожалею!.. получилось так, что я ударил собственную дочь, вмешавшуюся в мои отношения с женой. Это было бы смешно, если б не было так отвратительно! Раньше дом человека был святыней. А чем он стал теперь, когда все, кому не лень, суют в него свой нос? (Стоит у камина, нагнув голову, словно не замечая ни репортера, ни вообще кого бы то ни было.)
Репортер (собираясь уходить). Очень вам благодарен, мистер Билдер. Я уверен, что не искажу ваших мыслей. Может быть, вы захотите просмотреть гранки?
Билдер (не совсем отдавая себе отчет в том, кто стоит перед ним). Что?
Репортер. Или вы доверяете мне?
Билдер. Я не доверяю вам ни на грош.
Репортер (в дверях). Прекрасно, сэр, вам пришлют гранки, я обещаю. Всего хорошего, и еще раз благодарю вас.
Билдер. Эй!
Но репортер уходит. Билдер устремляет взгляд на брата, с лица которого все еще не сошло выражение добродушно-насмешливого сочувствия.
Ральф. Возьми себя в руки, дружище! Прими горячую ванну и ложись спать.
Билдер. Им захотелось довести меня до крайности, теперь пусть несут ответственность за последствия. Мне наплевать, что обо мне думают!
Ральф (с грустью). Ладно, сейчас я не буду больше надоедать тебе.
Билдер (с недобрым смешком). Что ж, приходи завтра снова.
Ральф. Когда ты выспишься. Ради репутации всей нашей семьи, прошу тебя, Джон, не будь опрометчив.
Билдер. Запереть ворота конюшни? Нет, мой милый, поздно, лошадь уже украли.
Ральф. Так, так… (Поглядев на брата, угрюмо усевшегося за письменный стол, выходит в переднюю.)
Билдер сидит, уставившись прямо перед собой. Дверь из столовой приоткрывается; показывается голова Камиллы. Увидя его, Камилла хочет скрыться, но он уже успел заметить ее.
Билдер. Подите-ка сюда!
Камилла нерешительно подходит к письменному столу. Морщит лоб, словно что-то усиленно обдумывает. Билдер глядит на нее без улыбки.
Значит, вы хотите быть моей любовницей, а?
Камилла делает нервный жест.
Ну что ж, отлично. Подойдите поближе.
Камилла (не двигаясь). Вы меня п-пугаете.
Билдер. Вы мне дорого обошлись. Но вы заплатите за это, вы и все остальные.